— Еще! — с трудом выдавил он из моих губ.

— Тише. Не спеши. — Эти слова обращались ко мне.

— Налей в чашку еще, быстро! — Приказ был отдан кому-то другому, наверное Ликари.

Он открыл глаза, но цвета и формы лишь вращались и смешивались, не разрешаясь осмысленными образами. Он снова зажмурился. Вернулась чашка, а с ней и мое обоняние. Это был яблочный сок с мякотью, сдобренный пряностями и подогретый, и на сей раз он выпил его медленнее. Стало чуть легче, но тело все еще страдало. Внутри меня творилось что-то неправильное, куда худшее, чем страшный голод, терзавший мое нутро. Видимо, я оказался настолько близок к смерти, насколько это возможно для человека, и все же отступил от грани.

— Он уже может говорить? — Настойчивый голос определенно принадлежал Дэйси.

— Ты почти убила его. Как ты можешь ожидать, чтобы он так скоро заговорил после подобного ущерба? Посмотри на него! Кожа висит на костях его лица. Пройдут недели, прежде чем я восстановлю его настолько, чтобы он снова смог есть с удовольствием, не говоря уже об использовании магии.

Мальчик-солдат закашлялся, а затем прочистил горло. Ему потребовалась вся его сила воли, чтобы сделать вдох, и нечто сверх этого, чтобы вернуть его превращенным в слова:

— Я могу говорить.

Он снова открыл глаза. Свет и тьма расплывались и смешивались, тени обретали очертания, и вдруг над ним вырисовалось лицо Дэйси. Он зажмурился и отвернулся от нее, с отвращением вспомнив про железо.

— Ты сказал, что магия создала тебя для чего-то. И что, поскольку ты был одним из захватчиков, ты знаешь, как их прогнать. И что в этом нам не поможет ни танец Кинроува, ни моя война, как они ее понимают. Но что тогда? Скажи мне сейчас же, если только это не обычная уловка, чтобы не дать мне тебя убить.

Жидкость, проглоченная мальчиком-солдатом, казалось, вовсе не попала мне в рот. Ликари подбежал с еще одной чашкой. Я чуял запах, а мальчик-солдат не мог отвести от нее глаз. Но Дэйси вытянула руку, не позволяя малышу ко мне подойти. Мальчик-солдат в этот миг не мог думать ни о чем, кроме живительной влаги, такой близкой и недосягаемой.

— Говори! — приказала ему Дэйси, и в нем едва заметно затеплилось раздражение.

Он попытался прочистить горло и не смог.

— Если… уловка… глупо… сдаться теперь, — прохрипел он.

В глазах Дэйси вспыхнул гнев. Она зашла слишком далеко.

— Тогда я просто убью тебя сейчас.

Он закашлялся, горло у него было обметано, словно он болел много недель.

— Таков твой… ответ на все. Убить это. Тогда лучше убей меня. У тебя нет терпения. Для стратегии.

— Какой стратегии?

Он покачал головой. Он едва сумел поднять руку, но ткнул дрожащим пальцем в чашку, которую держал Ликари. Его губы остались плотно сжатыми.

Дэйси презрительно фыркнула.

— Хорошо же. Похоже, твоя «стратегия» означает, что ты будешь молчать, пока я не позволю тебе поесть и напиться. Ладно, я позволю. Потому что знаю, что смогу убить тебя сразу, как только мне это понадобится. Ты подождешь. Сейчас мне стоит заняться другими делами.

Она выпрямилась и огляделась по сторонам. В этот миг она больше напоминала мне офицера, оценивающего ситуацию, чем спекского мага.

— Принесите мне свежей еды и питья, — велела она своим кормильцам. — Я в них нуждаюсь. Несмотря на всю пользу железа, оно высасывает мои силы. Уберите отсюда все мечи, кроме двух. Я хочу, чтобы человек с мечом остался здесь, на подобающем расстоянии от Кинроува. Он должен не забывать о присутствии железа, но не страдать от него. То же относится и к магу захватчиков. Он, — она указала на Джодоли, — может уйти, как только его кормильцы подготовят его к дороге. Теперь я собираюсь поговорить с танцорами. Наши родичи вернутся в зимнее поселение вместе с нами. Те, кого спасли наши воины, могут уйти с ними. Но я хочу, чтобы все, кого магия поработила и заставила танцевать, знали, что теперь они свободны. Если им потребуется помощь, чтобы вернуться к своим кланам, мы им ее окажем.

Оликея поднесла к моему рту кусок мягкого хлеба, сперва окунув его в масло и мед. Пока мальчик-солдат жевал, мое тело радовалось сладкому вкусу. Сила из пищи перетекала в меня.

Пока Дэйси говорила, молодой воин ждал рядом с одним из ее кормильцев, явно собираясь ей доложиться. Как только она замолчала, он почтительно ей поклонился.

— Великая, мы уже сообщили эту новость всем танцорам, — начал он. — Мы сказали им, что они свободны и, если им нужна помощь, мы им ее окажем. Но некоторые из них…

— Некоторые из них останутся со мной. И будут танцевать. Потому что они чувствовали, что именно делали, и знают, что это входит в замысел магии.

Воин, которого перебили, снова коротко поклонился.

— Именно так, великий, — подтвердил он слова Кинроува.

— Ты извратил их умы! — обвинила его Дэйси.

— С ними говорила магия, — возразил Кинроув.

Он все еще возвышался на своем помосте. Рядом с ним столпилось несколько кормильцев, предлагавших ему еду и напитки. Он вернул одному из них чашу и с трудом набрал в грудь воздуха.

— Танец — творение магии, Дэйси. Как ты можешь думать, что он исходит от меня? Да, магия всегда обращалась ко мне через танец. Когда я был моложе и меньше наполнен магией, я и сам танцевал, танцевал, пока не сбивал ноги в кровь, потому что именно тогда магия говорила со мной особенно четко. — Он взял чашу, поданную одним из кормильцев, осушил ее и протянул назад. Голос его окреп. — К каждому из нас магия приходит своим путем. Я не придумывал мой танец, чтобы поработить наш народ. Его дала мне магия — как способ задержать захватчиков. И он подействовал.

— Танец нельзя останавливать.

Я не знал, что мальчик-солдат собирается заговорить, и удивился не меньше Дэйси. Фирада помогла Джодоли подняться на ноги и повела его к выходу из шатра. Услышав эти слова, она замерла и странно на меня покосилась. Я вернул пустую чашку Оликее. Ликари протягивал мне ломтик какого-то плода. Мальчик-солдат скупым жестом велел ему подождать, глубоко вдохнул и попытался вложить в свои слова силу.

— Танец защищает нас. Сейчас нам нельзя ронять этот щит. Подготовка к моей войне потребует времени.

Даже столь краткая речь утомила мальчика-солдата. Оликея протянула ему прохладный стакан, не с водой, а с бледно-золотистым вином. Он отпил, чувствуя, как к нему возвращается толика сил. Я один знал, насколько он втайне зол на Дэйси, которая довела его до подобного состояния. Она отняла у него с таким трудом восстановленную магию, отняла просто так, без малейшей пользы, а ведь в самое ближайшее время силы понадобятся им всем! Однако на его лице не отразилось ничего. Взгляды все еще были прикованы к нему. Он сознавал силу своего молчания и не торопился его нарушать, несмотря на гнев, вспыхнувший в глазах Дэйси. Он опрокинул стакан, осушая остатки вина, и вернул его Оликее.