«Не вижу, чем выйдет лучше, если меня заколют, пока я буду кататься по земле, а не сидеть на стуле, — раздраженно ответил он. — Помолчи. Не отвлекай меня сейчас».

Он изо всех сил заставлял себя сохранять неподвижность и не дергаться от жалящего железа, так что уже взмок. Магия, которой он защищал себя, требовала новой еды, но он не обращал внимания на голод.

Я последовал его совету, главным образом потому, что других предложений у меня не было. Дэйси встала и прошлась по шатру в сопровождении кормильцев. Она коротко и яростно затягивалась трубкой и резко выдыхала дым. Думаю, она, как и я, прислушивалась к смешанному шуму, доносившемуся снаружи. Крики радости перемежались горьким плачем и бурными расспросами, пока воины разыскивали среди танцоров своих потерянных близких. Дэйси подошла ко мне и встала за плечом человека с мечом. В ее глазах не было доброты. Недавно она уговаривала Кинроува убить меня. У меня не было оснований рассчитывать, что она передумала. Она заявила, что не хочет проливать кровь. Я гадал, распространяется ли ее снисходительность и на мою кровь.

Неожиданно Кинроув заговорил. Его руки висели неподвижно, а словам недоставало мощи.

— Ты. Ты не сородич Дэйси. Ты из клана Ракушечных угодий. Почему ты здесь и повинуешься ее приказам? — спросил он у юноши, угрожавшего ему мечом.

Я не видел лица воина, но ответ прозвучал спокойно и уверенно:

— Я здесь затем, чтобы вернуть своих сестер домой. Я последую за любым великим, который предложит мне такую возможность.

Дэйси резко отвернулась от меня и направилась к Кинроуву, держась подальше от железа.

— Я пыталась тебе сказать, но ты не стал слушать. Или ты думаешь, что только мой клан скорбит по украденным у него людям? Нет. Многие кланы устали от твоей тщетной магии. Когда мы уйдем, наши родичи уйдут с нами. Не думаю, что у тебя останется достаточно танцоров, чтобы защитить твой шатер, не говоря уже о том, чтобы творить твою великую магию. Если ты мудр, то после нашего ухода отпустишь по домам и остальных. Может быть, этим тебе удастся завоевать хоть толику расположения тех, кого твоя магия так долго предавала. Возможно, когда ты освободишь тех, кого поработил, тебе больше не придется прибегать к магии народа, чтобы защищаться от гнева народа.

— Это я предатель? А как насчет тебя, Дэйси? Разве ты и твоя магия не принадлежите твоему клану? Однако вот ты стоишь здесь вместе со стаей дворняжек, восставая против народа. По какому праву ты так поступаешь? Твой клан подарил тебе жизнь. Они вскармливали тебя, чтобы сделать великой. Сначала ты должна заботиться о них, а не пытаться захватить власть, с которой все равно не сумеешь справиться.

— Ты полагаешь, все дело в этом, Кинроув? — рассмеялась Дэйси. — Думаешь, я мечтаю сбросить тебя с этого помоста и занять твое место? Меня не заботит власть. Я не хочу быть тем, кем являешься ты. Я забочусь о народе — не только о людях моего собственного клана, но обо всех, кто был порабощен твоим танцем.

— Повторяю, тупица, не я призвал их на танец, а магия! Неужели ты бросишь вызов магии?

— Я брошу вызов твоей магии! Каждый из тех, кого я спасу, получит небольшое ожерелье из железной цепочки. Ты не сможешь призвать их назад! Покажи ему, Тред.

По ее приказу один из воинов, угрожавших Кинроуву, опустил меч. Свободной рукой он оттянул ворот кожаной рубахи, открыв тонкую железную цепочку, надетую на шею.

— Твоя магия не сможет мне приказывать, Кинроув, — спокойно сообщил он.

Глаза Кинроува выпучились, а лицо побагровело.

— Ты, великая народа, осквернишь нас железом? Ты понимаешь, что делаешь, принося сюда этот мерзкий металл? Понимаешь, как калечишь собственную магию, равно как и всю магию, что последует за тобой?

Дэйси закатала рукава платья, обнажив бледные руки. С них свисали пустые складки кожи.

— Я знаю, чего стоит мне железо! Весь прошедший месяц я жила с ним! Каждый день оно обжигало меня. А еще я знаю, чего стоит магия. Я истратила почти все, чем владела, просто чтобы прийти сюда и забрать у тебя то, что принадлежит всему народу. Если тебе удастся убить меня, прежде чем я отсюда уйду, это все равно будет того стоить, Кинроув. Я готова умереть, если мой клан запомнит меня как великую, использовавшую свою магию, чтобы освободить их от тебя! Даже если мне придется для этого прибегнуть к железу.

— Ты считаешь, что освободила наш народ?

Кинроув с трудом выпрямился, оказавшись еще ближе к угрожавшим ему мечам, и с трудом вдохнул. Думаю, лишь гнев придавал ему сил продолжать. Казалось, он таял прямо на моих глазах.

— В таком случае ты глупа и себялюбива. Ты убила наш народ. Ты прервала танец. Без постоянных атак магии захватчики снова соберутся с силами. Или ты думаешь, они подождут до весны, чтобы напасть на наши деревья, прийти в наш лес, пытаясь нас найти и уничтожить? Нет. Завтра к этому времени их железо уже будет вгрызаться в наши деревья. Наши предки падут, и начнется вторжение в наш лес!

— Их задержит зима, — возразила Дэйси. — Вот почему я решила действовать именно сейчас. Холод и снег их обездвижат. У нас есть время, немного, но есть. Время, чтобы сплотиться, вооружиться и выступить против них так, чтобы они это поняли. Сколько лет танцевали наши соплеменники, и танцевали напрасно? Захватчики не ушли. И они не уйдут, Кинроув, если мы будем всего лишь танцевать для них страх и уныние. Страх и уныние, с которыми они жили и боролись. Твой танец не прогнал их. Они уйдут, только когда поймут, что умрут, если останутся. Вот танец, который они поймут.

Голос Кинроува охрип, и я с удивлением заметил слезы у него в глазах.

— Ты убила нас всех, Дэйси. Ты не знаешь гернийцев. Они похожи на кусачих муравьев или сердитых ос. Ты можешь убить одного или дюжину. Можешь убить сотню. Но пока существует улей, им на смену придут новые. И они будут рассержены. Я насылал на них магию, которой они не понимали, и она удерживала их годами. Если ты выступишь против них с оружием, да, эту войну они поймут. И такие войны они очень, очень хорошо умеют вести.

Казалось, Дэйси едва обращала на него внимание. Думаю, Кинроува временно поглотили требования ее тела. Я даже представить себе не мог, сколько магии она сожгла, чтобы воплотить свой замысел. Но мальчик-солдат с завистью наблюдал за ней, когда она подошла к столам с едой. Она брала пищу с тарелок и поглощала ее без разбора и предпочтений, лишь со стремлением восполнить силы. Словно лошадь, жадно пьющая после целого дня пути. Резким жестом она подозвала одного из своих кормильцев, и тот споро набил для нее трубку. Он держал ее, и Дэйси время от времени брала ее и глубоко затягивалась в перерывах между едой. В шатре на время повисла странная тишина. Снаружи доносились беспорядочные выкрики, громкие приказы и редкие вопли радости.

Мальчик-солдат замер, точно маленький зверек, прячущийся в высокой траве. Он искоса глянул на Джодоли. По лицу того стекал пот, и выглядел он нездоровым. Глаза его остекленели, рот приоткрылся. Он снова вернулся взглядом к Кинроуву, который плакал, уже не таясь.