На следующий день вышедшая поутру Баи-ра едва удостоила Ника взглядом чуть больше трех секунд. Шаманка словно самой себе негромко произнесла:

– Зачем стоишь, свое и мое время зря тратишь? Все равно помогать не буду. Не проси.

И опять, полностью потеряв всякий интерес к настырному чернявому просителю, повязала косынкой волосы и занялась обычными женскими делами: покормила кур, подоила козу, сходила за водой. Вскопала кусок скудного огородика, готовила что-то впрок на летней кухне. Лечила людей. После обеда ушла куда-то и долго-долго отсутствовала… видимо, в надежде, что незваный нахальный визитер покинет ее территорию.

А Никос стоял.

Пока еще кратковременные голод и жажда только-только начали серьезно на нем сказываться – всего лишь проявились темные синяки под глазами, кожа лица чуть-чуть изменила цвет. Время от времени грека покачивало и штормило, словно от порывов сильного ветра. Но он стоял за небольшим исключением весь второй день. И молчал. Не просил, не уговаривал, не угрожал. Молчал.

Охрана нашла выброшенные им продукты и притащила с собой из палаточного лагеря душку Ари, изжелта-смуглого и толстого как никогда. Тот долго надсадно хрипел и сопел, пытаясь справиться с одышкой после быстрого бега по склону. Бедный Аристарх!

Никос терпеливо выслушал издали все стандартные, а также полностью оригинальные врачебные сказки, страшные угрозы и сладкие обещания.

– Я тебя в психушку запру, если жрать и пить не будешь! – припугнул напоследок добрый доктор.

Никос все проигнорировал, чего не скажешь обо мне. Я не смолчала, вернее – не осталась стоять спокойно. Уж на что я любила Аристарха, но тут отвесила щелбан.

– Странно, – потирая темечко, прокомментировал Ари. – Стоишь ты, а солнечный удар у меня! Пойду измерю давление и заодно подумаю, как тебя изолировать от общества и вовлечь в грех обжорства! А впрочем, все это можно совместить и сделать куда проще! – И дал отмашку телохранителям.

Но как только «врачебная бригада», возглавляемая Аристархом, попыталась осторожно приблизиться – муж моментально показал зубы. Никос спокойно заявил, доставая из-за ремня штанов на спине девятимиллиметровый «глок» и кладя под левую руку карабин, тоже немаленького калибра:

– Ари, ты мне брат, потому предупреждаю… Если кто-то из вас попробует ко мне еще хоть на шаг приблизиться – буду стрелять! Стреляю я хорошо, спроси у Йоргоса, так что не промахнусь. Не заставляй брать грех на душу. И учти! Попробуешь сюда вызвать полицию или кого угодно, чтобы меня скрутить, – будешь увозить отсюда трупы! И не факт, что меня не вместе с ними. Уходи!

И Ари, громко жалуясь, ворча и безбожно ругаясь, нехотя убрался. Тем более что Йоргос его членовредительский медицинский гуманизм открыто не поддержал. Делать Никоса официально невменяемым не было выгодно никому из родственников.

На третьи сутки сил долго стоять и стоять вообще у Ника почти не осталось. Он торчал на том же месте, подпирая березу. Губы потрескались и распухли, глаза горели сухим огнем. Скулы обтянуло так, словно он добрых две недели голодал. И по-прежнему Казидис глядел в сторону дома. Сидел и молчал.

Вернее, мы сидели и молчали. Аластор же, напротив, бегал и волновался:

– Ты это брось! Так нельзя! Ну не хочешь подписывать – так черт с тобой! Да я и так с тобой! Джул, прекрати! Я к тебе привык, ты мне даже нравишься… без перьев.

Мы все так же молчали и берегли силы. Моих хватало только на то, чтобы подпирать Никоса крыльями и по чуть-чуть подпитывать энергией.

Шаманка пришла общаться посреди бела дня. Тон ее значительно смягчился, становясь почти дружелюбным. Женщина швырнула навязчивому и на редкость упорному демонстранту под ноги найденную внизу запечатанную бутылку с минералкой:

– Почему воду не пьешь, глупый?! Без нее скоро подохнешь! Мне-то что – сиди себе сколько хочешь, полицию не вызову. А вот труп под домом мне ни к чему.

Никос облизал пересохшие губы языком и отвел глаза, не делая ни малейших попыток потянуться за водой. Когда шаманка покачала головой и ушла – с трудом дыша, дотянулся до бутылки, взял ее и изо всех сил запустил вниз. Бутылка с глухим стуком покатилась по склону, а назойливый визитер удовлетворенно прикрыл красные опухшие глаза и расслабил мелко дрожащие пальцы.

К вечеру у Ника поднялась температура. Стоять он давно был не в силах, его хватало только на то, чтобы сидя более-менее держаться ровно и не сползать. Муж облизывал пересохшим языком редкие микрокапли, влажный туман вечерней росы на губах, по-прежнему глядя только в сторону дома. И молчал.

Ночь прошла в жестокой лихорадке. Его колотило так, словно он попал на тестовые испытания в вибростенде. Держаться сидя строго вертикально становилось почти немыслимой задачей. Он был мокрым от пота и слабее мыши, но утро Ник встретил все тем же упорным немигающим взглядом в сторону входной двери и… улыбкой.

Когда Баи-ра отворила дверь на рассвете и не увидела сидящего Никоса, она облегченно вздохнула, прошептав:

– Наконец-то!

Сделав пару шагов в сторону березы, шаманка получила возможность убедиться – рановато поторопилась праздновать победу! Грек все еще был там, он полусидел и… улыбался.

Но тут уже вскочила я:

– А сейчас ты поговоришь со мной!

Разговор двух женщин – это монолог! Разговор двух злых женщин – ядерная война! Разговор двух разъяренных женщин – маленький Армагеддон!

– Кто ты такая, чтобы пойти против меня?!! – ворвалась я за Баи-рой в дом. – Если я, карающий ангел, смогла простить – то почему ты не хочешь перешагнуть свою гордыню?

Женщина молчала, занимаясь своими домашними делами. Этакая почтенная индейская домохозяйка – в серо-коричнево-зеленом камуфляже, с настоящим десантным ножом в ножнах на поясе и в красно-белом полосатом фартуке. Черные волосы заплетены в длинную косу, на лбу лента с бисерной вышивкой. Ловкие смуглые пальцы ни минуту не простаивают без дела – режут, рубят, крошат, мнут тесто…

Под потолком привешены на балку пучки трав. Из щелей жалюзи – полоски розового света. Пахло домом, ароматным тушеным мясом и кукурузными лепешками. В сарае истошно мекала коза – не то попастись возжелала, не то недоена. А может, захотела пить, а вода в корытце кончилась…

От двери тянуло горьковатым утренним запахом осени с легким привкусом озерного тумана и хвои.

Я встала перед коренастой женщиной, распахнув крылья и застив ей обзор:

– Я знаю, что ты меня видишь!

– Вижу, – согласилась ТА САМАЯ ШАМАНКА. – Слышу и… боюсь.

– Меня? – оторопела я. Переспросила с небольшой долей растерянности: – Я что, такая страшная? Вообще-то я не кусаюсь… разве если только Аластора…

– Меня она тоже не кусает! Я специально не моюсь! – сунулся на кухню демон и огреб сковородкой по рогам. – Ой! Это неправильное использование адского инвентаря!