Снова повисает напряженное молчание. Элинор переходит к полированному столику и, к моему изумлению, достает сигарету и закуривает. Таких привычек она не афишировала!

— Я могу убедить Люка, — говорю я, наблюдая, как она прячет пачку сигарет. — А вы не можете.

— Вы… просто невероятны, — произносит Элинор. — Использовать собственную свадьбу как предмет торга.

— Знаю. Это означает «да»?

Я выиграла. По лицу ее вижу. Она уже приняла решение.

— Вот что вы должны сказать. — Я вытаскиваю из сумки лист бумаги. — Это те вещи, которые Люку нужно услышать. Вы должны сказать, что любите его; что вам так не хватало его, когда он был ребенком; как вы рассудили, что ему лучше находиться в Британии; что единственная причина, по которой вы не хотели его видеть, — ваш страх разочаровать его… — Я вручаю бумагу Элинор. — Я знаю, что все это звучит не очень естественно. Так что вам лучше начать так: «Эти слова родились у меня не сами собой».

Элинор тупо смотрит на лист. Дышит она тяжело, и в какой-то момент мне кажется, что сейчас в меня этим листом запустят. Но вот она осторожно берет бумагу и кладет ее на край стола. Не подергивается ли снова жилка под глазом? Она что, расстроена? Разозлена? Или это просто презрение?

Я так и не могу разобраться в Элинор. То мне кажется, что глубоко в душе она хранит огромные запасы нерастраченной любви, а в следующую минуту считаю ее бессердечной скотиной. В какой-то момент я убеждена, что она меня люто ненавидит, а потом задумываюсь, отдает ли она себе отчет в том, насколько бывает невыносима. Вдруг она полагает, что ведет себя вполне дружелюбно?

В сущности, если ей никто не говорил, какие у нее отвратительные замашки… то откуда ей это знать?

— Что вы имели в виду, когда сказали, что Люк снова захочет вернуться в Нью-Йорк? — спрашивает Элинор ледяным тоном. — Вы планируете отъезд?

— Мы это еще не обсуждали, но… Нью-Йорк великолепен, но, пожалуй, не самое подходящее место для нас. Люк выдохся. Ему нужно сменить обстановку.

«И от тебя ему лучше быть подальше», — мысленно добавляю я.

— Понятно. — Элинор затягивается сигаретой. — Вы учитываете, что я организовала встречу с советом этого дома? Это стоило немалых усилий.

— Знаю. Люк говорил мне. Но, если честно, Элинор, мы бы не стали жить здесь.

По лицу Элинор вновь пробегает судорога, и я уже не сомневаюсь, что она борется с какими-то чувствами. Вот только с какими? С яростью на меня, неблагодарную? С огорчением из-за того, что Люк не поселится с ней под одной крышей? Хорошо бы разобрать этот фасад, пролезть вглубь и узнать об Элинор все. Или лучше оставить все как есть?

Подойдя к дверям, я не удерживаюсь и оборачиваюсь.

— Элинор, вы слышали, что внутри каждого толстяка прячется худой человек, мечтающий выбраться наружу? И… чем больше я думаю о вас, тем больше мне кажется, что внутри вас прячется замечательный человек. Но пока вы свысока держитесь с людьми, пока указываете им, что у них поношенные туфли, об этом человеке никто не узнает.

Так. Сейчас меня, похоже, укокошат. Стараясь, чтобы это не очень смахивало на бегство, я тороплюсь по коридору и выскакиваю из квартиры. Захлопываю за собой дверь и приваливаюсь к ней. Сердце гулко колотится.

Ладно. Для начала неплохо. Теперь беремся за Люка.

— Решительно не понимаю, зачем тебе понадобился Рокфеллеровский центр. — Люк откидывается на спинку сиденья такси и, хмурясь, отворачивается к окну.

— Потому что я там никогда не была, понимаешь? Посмотреть хочу!

— Но почему сейчас? Почему сегодня?

— А почему бы и не сегодня?

Люк притворяется, будто счастлив. Будто освобожден. Ничего подобного. Он погружен в раздумья.

Хотя определенное улучшение налицо. По крайней мере, Люк больше не раздает шмотки, а с утра даже как следует побрился. Но до прежнего Люка ему еще далеко. На работу сегодня так и не пошел — сидел и крутил старые черно-белые фильмы с Бетт Дэвис.

Надо же, я никогда раньше не подмечала сходства между Бетт Дэвис и Элинор.

Я смотрю на Люка и убеждаюсь, что Аннабел была права. Конечно, права. Она знает своего пасынка так, как если бы он был ее собственным сыном. И она знает, что Элинор неотделима от Люка, она — частица его самого. Он не может отбросить ее и спокойно жить дальше. Ему нужен хотя бы шанс попытаться разрешить эту проблему. Пусть даже попытка причинит боль.

Я закрываю глаза и возношу молитвы всем богам. Пожалуйста, пусть все получится. Пожалуйста. Тогда, быть может, мы сумеем провести под этим жирную черту и заживем новой жизнью.

— Рокфеллеровский центр, — объявляет таксист, и я улыбаюсь Люку, стараясь скрыть свою нервозность.

Я перебрала все места, где можно было бы встретить Элинор, и остановилась на Зале Радуги в Рокфеллеровском центре — там туристы пьют коктейли и любуются видом на Манхэттен. Мы оба молчим, поднимаясь на шестьдесят пятый этаж на лифте. Господи, только бы Элинор оказалась там, только бы все удалось, только бы Люк на меня не психанул…

Мы выходим из лифта… и я сразу вижу ее. Она сидит за столиком у окна, в темном пиджаке, ее силуэт четко вырисовывается на фоне пейзажа.

Заметив мать, Люк вздрагивает.

— Бекки. Какого… — Он разворачивается, но я хватаю его за руку.

— Люк, пожалуйста. Она хочет поговорить с тобой. Просто… дай ей шанс.

— Ты это подстроила? — Лицо у Люка белое от злости. — Специально меня сюда притащила?

— Я должна была! Ты бы иначе не пришел. Только пять минут. Послушай, что она скажет.

— Чего ради я…

— Люк, ты не можешь все так оставить. Это же разъедает тебя изнутри! Вам двоим нужно поговорить. Давай, Люк. — Я ослабляю хватку и умоляюще заглядываю ему в глаза. — Всего пять минут. Это все, чего я прошу.

Он должен согласиться. Если уйдет — я погибла.

За нами вваливается группа немецких туристов, и я вижу, как они толпятся у окна, в восхищении любуясь видом.

— Пять минут, — цедит Люк наконец. — Это все.

Он медленно пересекает комнату и садится напротив Элинор. Она бросает взгляд на меня и кивает, и я отворачиваюсь с колотящимся сердцем. Пожалуйста, хоть бы она все это не провалила. Пожалуйста.

Я выхожу из бара в почти безлюдный соседний зальчик, останавливаюсь у окна от самого пола и смотрю на город. Через некоторое время бросаю взгляд на часы. Прошло пять минут, и Люк еще не вылетел разъяренным буйволом.

Элинор выполнила свою часть сделки. Теперь я должна выполнить свою.

Достаю мобильник, чувствуя дурноту от страха. Это будет трудно. По-настоящему трудно. Я не знаю, как отреагирует мама. Не знаю, что она скажет.

Но дело вот в чем: что бы она ни сказала, в какую бы ярость ни пришла — я знаю, что мы с мамой не поссоримся. Мама и я неразлучны.