Элю проработали и влепили ей «за неуважение к стенной печати» выговор по комсомольской линии. Что в те времена было чревато последствиями – на биографию легла тень. Её мытарили и после, уже преподавательницу Иняза: «Пришлось хлопнуть дверью и уйти».

«Штучный товар», – сказал бы о ней мой покойный друг писатель Лев Разгон.

Когда глухим ноябрьским вечером незнакомый мужской голос известил: «Вам цветы», я подумала, что это от Франчески Грасси, – вот что значит воспитанный человек! Она приходила ко мне и в тот день состоялось вручение ей как президенту Фонда Паоло Грасси толстого пакета с письмами ко мне её отца. Из письма же, вложенного в букет, следовало, что он от незнакомой мне Микелы Б. двадцати четырёх лет и послан в знак благодарности за Postscriptum.

Вот что ей больше всего там понравилось (цитирую): «Вы Юлия Добровольская, никому не может взбрести в голову, что вам тоже приходилось туго, что вы тоже были новичком, робели перед трудностями. Но вы сами это признаёте, описываете, вспоминаете. Я вам за это благодарна, потому что ковыляю по той же полосе жизни, и какое облегчение узнать, что и вы через это прошли! Хочется пожелать себе, чтобы и моя жизнь была насыщена событиями, богата хорошими людьми и, главное, смелыми решениями.»

Дальше идёт объяснение, откуда взялась книжка. Следы ведут (по-итальянски: galeotto fu) к Сергею Никитину. Серёжа нет-нет да и выныривает из гущи postscriptum’ских персонажей. В последний раз он навестил меня в том же пасмурном ноябре прошлого года. «Я познакомилась с Сергеем, – рассказывает Микела, – в Москве, во время памятной ночной велосипедной экскурсии по Садовому кольцу. Он ехал впереди, – в каске, с рупором, – а мы, триста велосипедистов, жаждавших увидеть Москву, которую обычно не видишь, – за ним. Он излучал любовь к своему (нечеловеческому) городу. Я жала на педали, чтобы быть к нему поближе, не упустить ни слова из объяснений о конструктивистской архитектуре. Условились встретиться в Милане. Он приехал, но встречи не получилось. Перед отъездом позвонил: у меня есть для тебя подарок, сходи за ним в гостиницу Antica Locanda Lombarda, адрес такой-то. Так у меня в руках оказался Postscriptum.

Через несколько дней состоялось и наше с Микелой знакомство. Пришла умненькая элегантная красотка, неудовлетворённая жизнью. Кончила русское отделение факультета Mediazione Миланского государственного университета. Знакомая картина.

Факультет, задуманный левыми мозгами в типичном для них «прогрессивном» псевдо-научном духе, выпускает профессионально никак не оснащённых молодых людей.

Работа в фирме, торгующей с Украиной и Россией, Микелу кормит, но не удовлетворяет. На вопрос, что бы она хотела делать, я получила неожиданный ответ: переводить русскую литературу. Ни больше, ни меньше. Даже если бы смогла, кто ей даст… Лучше, говорю, попробуй сочинять короткие и, если тебе дано, с юмором истории, почерпнутые из разношерстного, причудливого мира, в который ты окунулась. Судя по твоим рассказам, это непочатый край занятной информации. Чем чёрт не шутит, может, найдётся в твоих озерных краях (Микела из Лекко) заинтересованный в живом дыхании жизни печатный орган, напечатает раз другой, а там, глядишь, пойдёт. У меня перед глазами стоял пример Тани Сенокосовой-Конрад, лондонской домохозяйки, дважды в месяц публикующей обворожительные зарисовки английской жизни в московской «Новой газете».

Микела позвонила поздравить с Рождеством и добавила: «Я решила попробовать». Avanti tutta! Полный вперёд!

Франко П. – физиотерапевт-надомник или, ещё проще, приходящий массажист. Он же штейнерианец, библиофил, книгочей. Нас познакомил лет двадцать назад доктор Гаспери из Тренто, тоже штейнерианец и хороший человек. Дружба с Франко началась как деловая: мне нужны были его золотые руки, особенно в страдную пору Большого словаря, – спина разламывалась, – а ему, free lance, всегда нужен заработок. Постепенно мы сдружились – сроднились (родство душ?), откровенничаем, он знает всё обо мне и кое-кого из моих, я – почти всё о нём.

У Франко за плечами пара неудачных браков, от первого – взрослый сын – счетовод, положительный, с машиной. У Франко машины нет, автомобильных прав никогда не было, он целыми днями колесит по Милану на городском транспорте. В промежутках между сеансами забегает в книжные лавки, поплавать в бассейн и делает массу добрых дел. Он следит за своим здоровьем, не курит, не пьёт, с разбором снабжается только в биомагазинах; на уик энд уезжает на природу, делает по полсотни километров в день на велосипеде. Работа физическая, надо быть в форме.

Он среднего роста, складный, сухощавый, ухоженный, густые волосы ёжиком, красиво седеющие, умное лицо, хорошая речь.

«Дай мне какое-нибудь поручение!» – настаивает он, и я поручаю – купить, достать, разузнать. Чаще инициатива исходит от него. Сколько раз он, встревоженный моим хилым видом, откладывал все свои дела и провожал на поезде в дальние поездки – помнится, в Падую, в Триест, в Градо. Держит руку на моём пульсе; позванивает.

Очень характерная для Франко, следующая, совсем недавняя история. Рассказал он мне её по секрету, потому как пахло жареным. К нему, на его квартиру в Пианелло, явился давнишний знакомый, некто Перуцци из чудаков-гениалоидов, химик, поэт, музыкант, изобретатель, и говорит: «Выручи, приюти, а то меня посадят… Временно, до суда… Мне негде жить под домашним арестом, нет своей жилплощади».

Что за чертовщина! – не мог взять в толк эту белиберду Франко. Из расспросов выяснилось: гениалоида арестовали за то, что он, по просьбе старого знакомого, смастерил «зажигательную бутылку» (по-итальянски она почему-то называется «molotov»). Старый знакомый по имени Сандало, бывший террорист-краснобригадец, пустил её в дело, подложил под машину какому-то исламцу. (Дело в том, что, отсидев срок, Сандало сменил идеологию и вместо башковитых слуг капитала стал искоренять мусульман.) В результате чего он получил семь лет тюремного заключения, а его подельнику Перуцци предписали сидеть до повторного суда по месту жительства (которого у него в силу разных причин не было) под домашним арестом.

Бедный Франко. Квартиру в Пианелло он снимает вместе с сыном и братом. Что он им скажет… Но выгнать человека на улицу, в данном случае прямым ходом в тюрьму, это не по-человечески… И он пустил Перуцци в комнату сына. Перуцци живо смотался куда-то за своим скарбом, приволок сто коробок, неизвестно с чем, и как ни в чём не бывало уселся за компьютер.

Как бы ты поступила на моём месте? – хотел знать Франко.

Наверное, так же, как ты. А сыну ты позвонил?

Да, сразу.

И что он сказал?

Сказал: «Papà, sei un pirla», «Папа, ты мудак».

Хозяйка дома в Пианелло, немолодая, важная дама, увидев двух карабинеров у входа – проверка! – перепугалась и схватилась за сердце, а когда подоспел Франко, рассвирепела.

Через три недели суд приговорил Перуцци к году домашнего ареста. Объявилась жена, нашла, где им жить, и он съехал. Хозяйка дома простила Франко: что с него взять…