И когда оказался на крутом серпантине перед разбитым, дымящимся джипом, вынужден был опасно вильнуть на обочину, а затем, чтобы разминуться с плакучей ивой, так же резко вывернул на проезжую часть. И оказался нос к носу со слегка покачивающимся объектом.

У орнитолога не хватило времени как-то отреагировать.

Он взмыл в воздух, словно цирковой акробат, который демонстрирует публике трюк, отрицающий всякие законы гравитации.

Шлепнулся на землю.

И на этот раз остался недвижимым.

Ей требовалось уснуть.

Джоанна видела, как посмотрел на нее Томас. Впервые за все время не получила ужина. И заметила измученный взгляд Галины и ее дрожащие руки.

Она поцеловала на ночь Джоэль, словно расставалась с ней навсегда, помолилась и примирилась с собой.

Теперь она хотела, чтобы ей приснился сон.

Если повезет, в этом сне ее не поднимут среди ночи стволом автомата или острым клинком, а разбудит шепотом Галина.

Во сне Галина отомкнет замок цепи, которой ее нога прикована к радиатору отопления. Скажет на ухо, какого направления держаться. И, как это случается во сне, тихо выскользнет из комнаты.

А она встанет и тихонько пересечет комнату. Медленно пройдет пустой коридор и, как в прошлый раз, толкнет входную дверь.

Разумеется, она будет следовать тому направлению, которое назвала ей Галина. Больше не забредет в джунгли, а пойдет совершенно иным путем – через маленький дворик за домом, где проворно клюют землю курицы. И дальше, по однополосной дороге.

Поплывет по этой дороге так, будто ноги не касаются земли. Не станет оглядываться назад. Пойдет вперед без страха и злобы.

Завернет за поворот, и там ее будет ждать машина. Темно-синий «пежо». Мотор будет тихонько урчать. Водитель выскользнет из-за руля, поздоровается и приложит палец к губам.

Затем нагнется и вытащит из машины кулек из одеял. Ее дочь. Он осторожно положит девочку матери на руки.

– Спасибо, – поблагодарит она Пабло.

Спасибо. Спасибо.

Июнь. Воскресенье. На карусели в Центральном парке нет свободных мест.

Пол и Джоанна, держась за руки, сидят на скамейке.

В воздухе носятся запахи сахарной ваты, жареного арахиса и яблочных цукатов. Кружатся лошадки, плывет знакомый музыкальный мотив. «Что-то из диснеевского мультика», – подумал Пол. «В глубине морской, в глубине морской…»

Джоанна положила ему руку на плечо и не убирала, и у Пола возникло острое ощущение, что мир на самом деле прекрасен.

Казалось, что после тех событий двухлетней давности прошло много-много лет.

Со времен Боготы. И Майлза.

И после того дня на съезде с автострады Лонг-Айленд-экспрессуэй.

Но подчас он чувствовал, что прошлое никуда не делось. Оно всегда было с ним – жило в комнате, пряталось в его кабинете, ехало с ним в машине, забиралось в постель.

Память, как товарищ детства, с которым не теряешь связи. Даже если отчаянно этого хочешь. Нет-нет да и возникнет в самые неожиданные моменты жизни.

Например, в погожий июньский день.

Иногда Пол начинал задумываться, сколько правды он расскажет своей дочери.

Поведает ли о нашумевшем убийстве одного бывшего наркобарона в туалете здания суда? О том, как Мануэля Риохаса отвели облегчиться и больше он не появился?

Скажет ли, что убийца каким-то образом добыл значок агента Администрации по контролю за соблюдением законов о наркотиках? Потом выяснилось, что значок был подлинный и принадлежал погибшему два года назад сотруднику администрации.

Тому самому, который время от времени надевал на себя другую форму. Например, костюм орнитолога и отправлялся в джунгли Колумбии на поиски желтогрудого тукана.

Объяснит ли, каким образом значок этого орнитолога оказался у убийцы? Как в тот день на съезде с трассы лежал мертвый агент, а рядом с ним валялся значок, который он положил на панель машины. Значок словно просил, чтобы его подобрали для какого-то пока еще неведомого дела.

Расскажет ли, как принес этот значок в знакомый кабинет в Малой Одессе в Бруклине, где к дверям была пришпилена табличка с надписью: «Президент»? И как обсуждал там дела с Моше?

– Знаете, как русские называют колумбийцев? – спросил его Майлз в тот день, когда покончил с собой.

– Как, Майлз?

– Любителями.

Не исключено, что Майлз умер именно поэтому. Русские вели очень выгодные дела за наличный расчет. И с готовностью брались за все, если им предлагали достойную цену. За взломы, ограбления и даже за убийства.

В том числе за такие шумные, на которые никто другой никогда бы не пошел.

Разумеется, если у клиента водились деньги. Много денег.

Но откуда Полу было взять такую сумму?

Станет ли он объяснять это своей дочери?

Вернется ли мыслями в тот день – к дымящемуся джипу, к луже масла и крови?

«Деньги уже у меня в кармане», – сообщил ему орнитолог, прежде чем взвиться в воздух, а затем навеки почить в бозе.

Когда Пол обернулся к Рут, ему показалось, что девочка сидит в вихре зеленых листьев. Только это были не листья. Ведь с орнитологом успели расплатиться – он получил жалованье от своего нового работодателя. От Риохаса.

Годы работы в качестве агента по контролю за соблюдением законов о наркотиках не пропали даром – орнитолог знал, где лучше всего спрятать деньги.

Сколько полов у машин он поотрывал за эти годы в поисках упаковок с кокаином? Пакетиков с марихуаной и брикетов гашиша? Достаточно, чтобы прийти к выводу: это самое лучшее место, если хочешь скрыть то, что никто не должен обнаружить.

Только он не рассчитывал на аварию. Не принял в расчет, что Пол на скорости шестьдесят миль в час переведет управление коробкой передач на задний ход.

Удар смял джип, боковины вспучились, банкноты взмыли в воздух и стали, словно снег, падать на голову Рут.

Расскажет ли он дочери, насколько просто было, дожидаясь «скорой помощи», собрать их в бумажник и засунуть в карман?

Решится ли напомнить?

Кружение карусели замедлилось, она остановилась. Раздались возбужденно-недовольные возгласы разочарованных детей.

Две девочки побежали к ним.

Одна из них – разумеется, Джоэль. Она выглядела как маленькая леди. В красном джемпере, с черными волосами, заправленными под красный беретик. Красный был ее любимым цветом – по крайней мере на этой неделе. Другая тащила ее прочь от карусели, потому что малышка упиралась и хотела кататься еще. Это была ее старшая сестра, уже совсем настоящая леди – почти шестнадцати лет. Пол отчаянно надеялся, что ее поразительные карие глаза сияли от счастья. Или по крайней мере от ощущения покоя.