Федеральный агент прижал кончик языка к небу и издал цокающий звук.

К счастью, в этот момент подошел владелец ресторана, Фрэнк Пеллегрино. Его еще называли Фрэнки «Нет», потому что он все время отказывал тем, кто пытался заказать столик. Он подошел к нам, чтобы представиться агенту Барсини. Одетый крайне элегантно и со вкусом, Фрэнк выглядел таким свежевыглаженным, что я готов был поклясться, что он только что из химчистки. На нем был темно-синяя в светло-серую полоску тройка, из левого нагрудного кармана выглядывал белоснежный платок – так изящно и безупречно сложенный, как это умел делать только Фрэнки. На вид ему можно было дать лет шестьдесят. Он выглядел богатым, ухоженным и красивым. К тому же он обладал уникальным даром делать так, чтобы каждый гость его ресторана чувствовал себя дорогим гостем в гостеприимном доме.

– Вы, должно быть, Джим Барсини, – радушно проговорил Фрэнк Пеллегрино, протягивая гостю руку. – Бо рассказывал мне о вас. Добро пожаловать в «Рао», Джим.

Барсини тут же вскочил с места и принялся выдергивать руку Фрэнка из плеча. Я как зачарованный смотрел на Фрэнка – его превосходно уложенные седеющие волосы оставались совершенно неподвижными, в то время как сам Фрэнк дергался, словно тряпичная кукла.

– Боже! У этого парня рукопожатие как у медведя гризли, – сказал Фрэнк, обращаясь к Бо. – Он напоминает мне…

И Фрэнк Пеллегрино пустился рассказывать одну из своих многочисленных баек про авторитетных посетителей.

Я тут же отключился и, периодически улыбаясь, стал быстро соображать, как решить стоявшую передо мной задачу. Что мне сделать, или сказать, или, раз уж на то пошло, что мне надо дать специальному агенту Барсини, чтобы уговорить его передать агенту Коулмэну – пусть тот, черт его дери, оставит меня в покое? Проще всего, конечно, было бы дать ему взятку. А что? Он не производил впечатления человека с чрезмерно высокими моральными критериями. Впрочем, весь этот его антураж «солдата удачи», возможно, подразумевает неподкупность. Как будто получение взятки может обесчестить его! Интересно, сколько платят агентам ФБР? Пятьдесят штук в год? На такие деньги не особо поныряешь с аквалангом. Кроме того, дайвинг дайвингу рознь. А я был готов заплатить большие деньги за то, чтобы иметь ангела-хранителя среди сотрудников ФБР.

Кстати, а сколько я готов заплатить агенту Коулмэну, чтобы он навсегда забыл обо мне? Миллион? Конечно! Два миллиона? Разумеется! Что такое каких-то два миллиона в сравнении с федеральным обвинением и перспективой финансового краха? Это же смешные деньги!

Стоп! Кого я хочу обмануть? Это все пустое, журавль в небе, так сказать. На самом деле, сам ресторан «Рао» служил недвусмысленным напоминанием о том, что правительству никогда нельзя верить надолго. Всего три-четыре десятилетия назад бандиты делали что хотели – они давали взятки полиции, политикам, судьям, даже школьным учителям! Но потом к власти пришел клан Кеннеди, а они сами были гангстерами и рассматривали прочих бандитов как конкурентов. Поэтому они нарушили свои обещания – все эти «услуга за услугу» и все такое прочее, – и… дальнейшее принадлежит истории.

– …Вот так он и вышел тогда сухим из воды, – сказал Фрэнк, заканчивая свою очередную фирменную байку. – Впрочем, на самом деле он не похищалшеф-повара, он просто на какое-то время взял его в заложники.

На этих словах все принялись истерически хохотать, включая и меня, хотя я пропустил мимо ушей девяносто процентов сказанного. В том не было большой беды, потому что в «Рао» один и тот же набор забавных историй рассказывался гостям из раза в раз.

Джордж Кемпбелл, мой гипермолчаливый шофер, плавно остановил лимузин у бокового входа в «Стрэттон-Окмонт», и я чуть не упал с сиденья, когда он, нарушив возложенный им на самого себя обет молчания, вдруг спросил:

– Что же теперь будет, мистер Белфорт?

Вот это да! Наконец-то старый черт раскрыл рот! Хотя его вопрос мог показаться слишком общим, на самом деле он попал не в бровь, а в глаз. Ведь всего через семь с небольшим часов, в четыре часа пополудни, я буду стоять посередине брокерского зала, произнося прощальную речь перед армией встревоженных стрэттонцев. Всем им, подобно Джорджу, придется задуматься о том, что их ждет в будущем, как в финансовом, так и в других отношениях.

У меня не было никаких сомнений в том, что в ближайшие дни в умах моих бойцов будет вертеться множество вопросов: что будет теперь, когда у руля встанет Дэнни? Не останутся ли они без работы уже через полгода его руководства? Будет ли он справедлив по отношению к ним? Не станет ли он откровенно покровительствовать своим старым друзьям и нескольким ключевым маклерам, вместе с которыми он баловался наркотой? Какая судьба уготована тем брокерам, которые отдавали предпочтение Кенни, а не Дэнни? Будут ли они как-то наказаны за недостаток лояльности? Может, с ними станут обращаться, как с людьми второго сорта? Наступит ли конец брокерскому раю «Стрэттон»? Не превратится ли компания постепенно в заурядную брокерскую фирму, не хуже и не лучше любой другой?

Я предпочел ничего этого не говорить Джорджу и лишь сказал:

– Тебе не о чем беспокоиться, Джордж. Что бы ни случилось, о тебе позаботятся. Мы с Джанет откроем неподалеку офис, к тому же у нас с Надин найдется тысяча дел, в которых понадобится твоя помощь. – Я широко улыбнулся и как можно оптимистичнее добавил: – Ты только представь себе, как в один прекрасный день ты повезешь нас с Надин на свадьбу Чэндлер. Представляешь?

Джордж кивнул и показал в широкой улыбке свои первоклассные зубы. Потом смиренно произнес:

– Я очень люблю свою работу, мистер Белфорт. Вы лучший босс, каких я только видел. И миссис Белфорт лучше всех. Все любят вас обоих. Плохо, что вы уходите из фирмы. Без вас уже никогда не будет так, как прежде. Дэнни не такой, как вы. Он неправильно относится к людям, они станут уходить.

Первая половина сказанного Джорджем настолько озадачила меня, что я даже не вполне вник во все остальное. Неужели он только что сказал, что любит свою работу? И что он любит меня? Ну, понятное дело, эти слова были лишь фигурой речи, но Джордж действительно сказал, что любит свою работу и уважает меня как босса. И это после всего того, что он видел: шлюхи, наркотики, ночные катания по Центральному парку со стриптизершами… Эллиот Лавинь, к которому Джордж ездил за спортивными сумками, набитыми наличностью…

Но, с другой стороны, я никогда не выказывал к нему неуважения. Даже в самые мрачные и тяжелые времена я всегда старался уважительно относиться к Джорджу. Да, у меня бывали очень странные мысли на его счет, но я никогда никому о них не говорил, кроме Герцогини, а она моя жена, так что это не считается. Я никогда не имел расовых предрассудков. Да и какой еврей в здравом уме и трезвой памяти мог бы их иметь? Даром, что ли, евреи всегда были самым преследуемым народом на земле!

Неожиданно мне стало стыдно, что я подвергал преданность Джорджа сомнению. Он был хорошим, порядочным человеком. Кто я такой, чтобы вкладывать в его молчание тот или иной угодный мне смысл?