При назначении священников на должности военно-морских капелланов во внимание принималась только их пригодность для этой службы; никакие посторонние влияния не учитывались ни на йоту. Так, в 1938 году я назначил пастора Пётча капелланом морской базы в Куксхафене, хотя он был изгнан из своего прихода в Саксонии за сопротивление вмешательствам нацистских функционеров. Еще трое морских капелланов получили офицерские звания, несмотря на то что все они находились в оппозиции к партии, а двое из них даже были арестованы за свою оппозицию.

Я не уставал повторять нашим капелланам, что они должны держаться как можно дальше от какой бы то ни было политической деятельности и не принимать никакого участия в спорах с лютеранами. Когда новый капеллан получал офицерское звание, я лично принимал его для беседы, в которой обрисовывал ему его обязанности и его ответственность. Типичным можно считать указание, которое я дал капеллану Хёлцеру, когда он поступил на флотскую службу в декабре 1937 года: «Вы не должны ввязываться в религиозно-политические баталии на флоте или вдаваться в анализ политической ситуации, вызванной действиями национал-социалистов. Как капеллан, вы должны убедительно проповедовать учение Христа. Никогда не переставайте делать это!»

Несмотря на все прежние заверения Гитлера, я постепенно начал чувствовать перемену в его отношении к церкви. Возможно, частично это можно было объяснить его личной враждой с пастором Нимёллером.

Мартин Нимёллер стал офицером флота в 1910 году и проявил себя как офицер выдающихся способностей. Первую мировую войну он закончил в качестве командира подводной лодки. После войны он ушел в лоно церкви и к 1931 году стал пастором церкви одного из приходов Берлина. Хотя он стал было членом нацистской партии, но вскоре вышел из нее после попытки партии установить тоталитарный контроль над церковью и встал во главе учрежденной им Чрезвычайной пасторской лиги для защиты лютеранской церкви.

В ходе последующих гонений на Нимёллера я заступался за него перед Гитлером, довольно часто с успехом. Но затем телефон Нимёллера был поставлен на прослушивание, сделанные записи положены на стол Гитлеру, и в 1937 году Нимёллер был отправлен в концентрационный лагерь. В виде объяснения Гитлер сказал мне, что Нимёллер нанес вред интересам лютеранской церкви, а также что он, Гитлер, более не может верить в честность Нимёллера.

Тем не менее я не оставил попыток добиться освобождения Нимёллера. Я получил разрешение Гиммлера и Гейдриха, руководителей государственной тайной полиции, адмиралу фон Лансу, моему старинному и преданному другу, на свидание с Нимёллером в концентрационном лагере Ораниенбург. Будучи одним из старейших офицеров императорского флота, адмирал фон Ланс пользовался всеобщим уважением. Я надеялся, что адмирал фон Ланс сможет убедить Нимёллера дать письменное обязательство не произносить более с кафедры политических заявлений. Такое обязательство стало бы залогом его освобождения. Однако Нимёллер не пожелал дать такое обязательство, а адмирал фон Ланс, несмотря на все мои дальнейшие попытки, даже не получил разрешения на еще одно свидание с Нимёллером.

Стало очевидно, что нападки нацистской партии на религиозную деятельность на флоте будут только усиливаться. Нападки эти были порой настолько мелочными, что становились смешными. Закончился тираж книги церковных гимнов, которая обычно бесплатно выдавалась каждому моряку. Старшему капеллану флота Роннебергу было поручено подготовить новое издание «Флотских лютеранских гимнов», а старший капеллан Эстевант должен был проделать то же самое с «Книгой флотских католических гимнов и молитв». Но когда сборник лютеранских гимнов был готов, доктор Геббельс, министр пропаганды, отказался дать разрешение на его печатание. Мы решили обойтись своими силами и отпечатали тираж книги за границей, в типографиях Гааги, Ревеля и Осло. Пресс-офицеры армии в этих странах помогли нам добыть бумагу и заключить контракты на печатные работы. Опять же, с началом войны функционеры нацистской партии сочли исключительно своей прерогативой извещение родственников о павших на поле брани и заботу о воинах-инвалидах.

Мы же со своей стороны считали долгом нашего корпуса капелланов флота поддерживать контакт с вдовами павших и воинами-инвалидами. Соответственно этому моя жена и организация жен моряков составили и обновляли список таких вдов и воинов-инвалидов, чтобы военно-морской флот мог поддерживать с ними взаимосвязь. Каждому из них мы направили «Утешительную книгу для тех, кто скорбит по павшим», написанную старшим капелланом Роннебергером. Всем им к праздникам Рождества и по некоторым другим памятным случаям рассылались поздравления, что мы считали нашей, само собой разумеющейся обязанностью.

В 1942 году стали явными новые гонения со стороны нацистской партии. Пастор Хёлцер был обвинен в словесных уничижительных выражениях относительно ведущих политических деятелей. Его обвинителем был другой капеллан, который пришел на флот из одного прихода Баварии. По сути этих обвинений дело рассматривалось в военном суде. Гестапо попыталось было перевести рассмотрение дела из военного суда в свой собственный, но я воспротивился этому, поскольку дело капеллана подлежало рассмотрению в военном суде. В процессе рассмотрения всплыло не только лжесвидетельство, но и тот факт, что свидетель обвинения был подсадной уткой гестапо. После вынесения судом решения я не только утвердил оправдательный вердикт, но и уволил капеллана-обвинителя за лжесвидетельство.

В годы войны мы организовали несколько конференций пасторов в Дрездене, а также в других городах Германии и Франции. Лютеранским и католическим конференциям направили свои приветствия видные религиозные деятели. Даже придерживаясь указаний руководящих инстанций своих собственных вероисповеданий, флотские капелланы обеих церквей оказывали друг другу взаимную поддержку и занимали общую позицию против всех вмешательств извне. Адмиралы Шнивинд и Варжеча, да и все офицеры флота взаимодействовали с высшим командованием флота в этом вопросе не только при мне, но и при моем преемнике. По моему прямому указанию директивы, исходящие из Верховного командования вооруженных сил и требовавшие ограничить религиозную деятельность наших флотских капелланов, полностью игнорировались. Лучшим свидетельством моих, лютеранина, заслуг стало письмо от его превосходительства католического военного епископа Рарковского, который писал мне, что своей религиозной свободой все вооруженные силы обязаны флоту.

Мне представляется, что моему успеху в проведении этой линии на флоте я в немалой степени обязан твердой позиции, которую занял перед Гитлером с самого начала. В 1942 году Геринг как-то заметил про меня: «Флот Редера на высоте – но он ходит в церковь!» Я пользовался всякой возможностью, чтобы снова и снова продемонстрировать Гитлеру свое преданное отношение к религии и церкви. Это ли отношение заставило Гитлера проявить осторожность или же по неким другим причинам он воздержался от подавления религиозной свободы в вооруженных силах, я не знаю, но факт остается фактом – флотские церковные организации не только оставались активными, но даже выросли по мере роста флота за годы войны. Четыре флотских капеллана, разрешенные нам по Версальскому мирному договору, превратились в десять к 1939 году, а к концу войны на полях сражений несли веру и утешение уже семьдесят два капеллана. В той же пропорции выросло и число капелланов-католиков.