Сергею нравилось смотреть в зеркало заднего обзора и ловить глаза Милицы. Она перехватывала его взгляд, каким-то неуловимым движением откидывала волосы на плечи, поворачивалась и, поднимая вверх брови, как бы спрашивала: есть какая-то проблема?

— Скажите, Милица, а кто вам будет доктор Живко Николич? — спросил Сергей.

— Живко? — переспросила Милица. — Нет, такого не припомню. Николич — распространенная фамилия, такие есть и у хорватов.

— В свой прошлый приезд он сопровождал нашу делегацию, — пояснил Сергей. — Нас пригласил Банк братьев Карич. Николич работал в этом банке.

— Братьев Карич знаю. Они из Печа. Знаменитая семья, богатая и удачливая. Как говорят, сделали себя сами. Когда-то у них был свой семейный ансамбль «Плаве звезды» — «Голубые звезды». Солистами у них были Драгомир и Хафа Карич. Я была еще совсем маленькой, когда они выступали у нас в Сараеве. Начинали с шоу-бизнеса, а потом создали компанию, которая финансирует строительство гостиниц, туризм. Филиалы есть в Канаде, Англии, Китае, на Кипре.

— Нам Живко рассказывал: предки у братьев были священниками, — вспомнил Сергей. — Деду Каричей турки отрубили голову и катали по улицам Печа. Похоронили его в Патриаршем монастыре. Если сказать честно, сербов я узнал через Живко. У нас в России сведения о Югославии однобокие. Знали: море, тепло, можно хорошо отдохнуть. А потом началась эта война. Люди спрашивали: чего они взбесились? Жили как в раю. И пошло гулять по всем эфирам: во всем виноваты сербы. В Москве Драгомир Карич купил на «Радио России» эфирное время и каждое утро стал выступать по радио, рассказывая, что происходит на Балканах. Благодаря ему в Белград стали приезжать журналисты, писатели, депутаты. И положение стало меняться. Я иногда думаю: нашим бизнесменам стоит бы поучиться у ваших.

— Мы долго жили иллюзией, что сербы такой же народ, как и все в Европе, — помолчав немного, с горечью произнесла Милица. — Мы гордились своим паспортом. По нему мы могли поехать куда хотели, были бы деньги. Наши гастарбайтеры работали по всему миру. И всегда считали, что у нас больше свободы, чем в России. И не подозревали, что у нас были права без прав. Когда исчез Советский Союз, мы ощутили истинное отношение к себе. Оказалось, сербам нет места на этой земле. Нас бомбят, уничтожают только за то, что мы не согласны жить так, как нам навязывают. Мы расплачиваемся за иллюзии, за доверчивость, за ошибки политиков. Хотя теперь все стали политиками: бизнесмены, врачи, писатели. Только одни в окопах, а другие разъехались по всему миру. К сожалению, общая беда не объединила нас. Я думаю, братья Карич, приглашая депутатов, искренне желали помочь Югославии. Хотя бизнесмены зря деньги на ветер не бросают.

— Возможно, — согласился Сергей. — Нам неплохо бы поучиться у тех же американцев. Они говорят: то, что хорошо для Америки, хорошо и для моей фирмы, и в конечном итоге — для меня лично. Вы от многих иллюзий уже освободились, мы — продолжаем в них пребывать. Далеко ходить не надо. Мой брат Петр рассуждает примерно так: да сейчас плохо, нужно перетерпеть, зато его дети будут жить хорошо. Я у него спрашиваю: что значит «жить хорошо»? Говоришь, стали свободны. В чем? В том, что распилили на куски «железный занавес» и навесили их на свои двери и окна. Это ты называешь свободой? Обижается, начинает кричать, ссылаться на американцев. Я ему: Россия не Америка и никогда ею не будет. Брат, а не понимает. Боюсь, что в конечном счете нам уготована участь Югославии.

Неожиданно вспомнив свой сегодняшний прокол на ярмарке, Сергей, встретившись глазами с Милицей, попросил:

— Можно, я с вами буду на «ты»? — И виновато улыбнувшись, добавил: — Мне так проще.

— Да-да, конечно!

— Скажи, Милица, а зачем ты повернула к стене портрет Маркович?

— Мира заполнила собой все, — нахмурившись, ответила Милица. — Ей уже Сербии мало. Но должен быть какой-то предел. А она его не чувствует. Суется всюду и везде. Многие говорят, Слободан у нее под каблуком.

Остановились возле каменного, построенного еще при турках длинного моста. Было видно, что его оставили как памятник каменного зодчества. Мост был арочный и сложен без раствора из плотно подогнанных друг к другу каменных блоков. По нему могла пройти только одна повозка.

— Когда в конце прошлого века строили Кругобайкальскую железную дорогу, для облицовки каменных порталов были приглашены албанские строители, — сказал Сергей. — Я недавно там был, порталы стоят как новенькие.

— Скорее всего, это были сербы, — тут же заметила Милица. — Приедем в Призрень, я покажу церкви, которые стоят уже несколько столетий. Этот мост тоже строили сербы. Турки были чиновниками, военными, надсмотрщиками, албанцы — пастухами. Здесь была турецкая провинция.

В Призрени Мишко оставил их осматривать город, а сам уехал искать автомастерскую.

— Часа через два встретимся на центральной площади, — сказал он Милице.

По узким каменным улочкам они поднялись к церкви Святого Спаса. Устремленная в небо призренская церковь венчала город, которому ровного места оказалось недостаточно и он одним краем с разбегу залез на такую крутизну, что даже пешком подняться было непросто. Для храма был выбран крохотный уступчик, нотам он стоял прочно и устойчиво. Чуть левее и в стороне от города были видны увитые зеленью стены древней крепости, по которым лазали мальчишки. Город со своими тесными кривыми улочками отгородился от нее деревьями. Внизу неподалеку от площади сияли золотистые кресты церкви Святой Троицы. Чуть правее, точно набрав полные легкие зеленоватого воздуха, на берегу Быстрицы отдыхала мечеть Синан-паша.

Милица разыскала сторожа и что-то сказала ему. Тот сходил за ключами и открыл главные церковные двери. Внутри оказался небольшой солнечный дворик, по краям которого стояли старинные, высеченные из известняка колонны. Когда-то они держали свод, но сейчас двор был открыт небу. В центре дворика оказался глубокий, заполненный водой колодец. Сергей заглянул в него, достал из кармана монеты и протянул Милице одну:

— У нас существует такой обычай: если хочешь вернуться обратно в эти края, нужно бросить в воду монету.

Монетки с глухим и тихим плеском ушли в воду. Нагнувшись, Милица смотрела, как монетка, виляя из стороны в сторону, уходит вглубь. Сергей попытался представить Милицу в тунике греческих богинь. Нет, ее трудно было представить древней гречанкой, мешали брюки. Он подумал: брюки или джинсы нужны женщине не для удобства, как обычно говорят. Они, скорее, нужны, чтобы подчеркнуть или скрыть что надо. Милице скрывать было нечего, ему казалось, она родилась в брюках — до того ладно они на ней сидели.

Ему было приятно смотреть, как она легко, едва касаясь земли, взбегает на пригорок, улыбаясь, оглядывается и как бы предлагает сделать ему то же самое. Его поражала постоянная готовность прийти на помощь и сделать так, чтобы он не испытывал никаких затруднений. Он понимал: так бывает, когда делаешь не по принуждению или обязанности. Выражение ее глаз постоянно менялось. Они то отдавали желтизной, то голубели. Когда Милица задумывалась, он ловил себя на мысли, что ее глаза напоминают зеленую бодайбинскую тайгу. Сравнение это ему нравилось, и он думал, что непременно скажет ей об этом.