Осмотревшись и не увидев новой опасности, Гуров кинулся вдоль стеклянной перегородки к архитектору. Да, игры стали опасными. Правда, Режиссер в своих посланиях и не обещал детских забав, но Гуров надеялся, что так далеко, до такой жестокости и безрассудности этот тип не дойдет. Но он дошел! Лев схватил хрипевшего архитектора за веревки, опоясывавшие его в большом количестве, и потащил в сторону от огня. Поставив стул вместе с привязанным к нему телом, он извлек лезвие ножа и стал перерезать веревки.

— Что же это, Лев Иванович? — кашляя от смрада горящей солярки, спрашивал Красовский. — Я же чуть не погиб, я бы сгорел же. Что происходит? Мы в Москве, в 21-м веке, это же не Средневековье какое-то… Что происходит?

— Замолчите, Иван! — рыкнул на него Гуров. — Что вы все ноете. Я сказал, что все будет хорошо? Вот и спас вас. И еще спасу. А потом мы разберемся с этим шутником. Растирайте руки и ноги, чтобы кровообращение быстрее восстанавливалось. Я же не могу вас все время на себе таскать!

Красовский наконец сбросил остатки веревок, как брезгливо отбрасывают от себя змею. Ноги его слушались плохо, но руками он действовал более или менее нормально, даже отряхивался и какой-то мусор со своего костюма снимал. Гуров закашлялся и решил, что из этой комнаты им надо поскорее убираться, пока не наглотались продуктов горения. Если больше ничего не случится, то они должны выйти отсюда в подземный переход без проблем.

— Иван, быстрее! — потянул он архитектора за рукав к двери в стеклянной перегородке.

Вонь от горевшей солярки была уже нестерпимая, почти незаметный прозрачный дым выедал глаза. А еще чувствовалось, что внутри этой железной емкости сгорает засохшая краска или грязное моторное масло. Лев буквально вытолкал ослабевшего Красовского во вторую комнату и попытался закрыть дверь. Это удалось, но через два окна перегородки дымом тянуло и во вторую комнату. Он толкнул входную дверь, но та даже не шелохнулась. Черт, он же так надежно заблокировал язычок замка! Неужели кто-то все же подкрался и запер их здесь? Было ощущение, что дверь заперта не на замок, замок всегда оставлял хоть небольшой люфт, а здесь она выглядела как приваренная.

Красовского начало тошнить. Гуров опустился с ним на пол, взял за лацканы пиджака и немного потряс:

— Иван, ну-ка, напрягитесь. В той комнате должен быть вентиляционный канал. В какой части комнаты он может быть?

— Не знаю, — кашляя, мотал головой Красовский. — Я даже не представляю, где мы находимся. Мне надо знать, что это за здание, где стоит, что есть рядом. Хотя бы функциональное его предназначение.

Лев отпустил архитектора и стал стягивать с себя рубашку. Свернув ее узлом в несколько раз, она закрыл ею свое лицо, оставив только глаза. И все время лихорадочно соображал. Вот так идет подземный переход, вот улица раздваивается. Значит, за его спиной, где располагаются под землей эти помещения, сейчас тротуар, а дальше жилой дом. Точно, он же тысячу раз видел возле стены старого дома эту странную кирпичную тумбу метровой высоты. В верхней ее части есть небольшое отверстие, забранное решеткой, и туда все время суют окурки и бумажки. Это вентиляционный канал!

Положив Красовского на пол, где дыма было меньше, Гуров прошел в комнату за перегородкой, где воздух был уже сизым от дыма, и пиджаком стал сбивать пламя. Это удалось сделать не быстро, но все же удалось, и он сразу увидел вентиляционную решетку на стене под потолком. Она была закрыта свисающими пластами обоев и еще одной из пенопластовых панелей, которыми был обклеен потолок. Не достать!

Вспомнив о палке или черенке от швабры, Лев вышел в коридор. Вот она, дверь. Как же ее открыть? Ощупав руками металл, он нашел все же кусок фанеры, за которым металла не было, и, подцепив его пальцами, рванул. Что-то треснуло, но фанера держалась. Рванул еще раз и еще. Наконец кусок фанеры отлетел, и образовалась дыра, куда вполне могла пролезть рука. Гуров стал нащупывать ту самую палку. Ага, вот она! Это оказался какой-то длинный шест, похожий на флагшток, какие использовались раньше для изготовления флагов для демонстраций. Не очень качественно, но надежно.

Он вернулся в комнату и стал отдирать концом шеста сначала пенопластовую панель, а когда она упала, оторвал и кусок обоев, закрывавших окошечко с решеткой. Почти на глазах сизый воздух стало тянуть вверх, в вентиляционное отверстие. Появилась тяга, понял Гуров. Прохладный воздух из подземного перехода тянуло теперь в помещение, а из него в вентиляционный канал, потому что наверху воздух был теплее.

Лев двинулся к Красовскому и устало опустился возле него:

— Ну, все, Ваня, теперь жить можно. По крайней мере, мы с тобой не задохнемся. Умереть от голода не успеем, потому что утром придут рабочие, которые ремонтируют подземный переход. Будем барабанить в дверь, и нас услышат.

Красовский что-то промычал. Кажется, он был в обмороке. Гуров подумал, что надо подняться и привести архитектора в чувство, но сил у него и у самого не было. Вдруг рядом раздались чьи-то голоса, противный скрежет, потом несколько ударов сотрясли дверь, и она распахнулась. Какое же наслаждение, когда в коридор из распахнутого дверного проема хлынул сырой воздух с примесью нечистот и застарелой грязи. Но в нем не было дыма!

— Товарищ полковник! Живы?

Гурову казалось, что он плывет на пароходе. На большом белом корабле, только непонятно, почему он внизу, а пароход наверху. Хотя приятно было, что качка улеглась, и теперь судно идет, плавно покачиваясь на волнах…

— Проснулись? — раздался рядом приятный женский голос, и Гуров поспешно открыл глаза.

Кафель на стенах, белый потолок и неистребимый медицинский запах сразу дали понять, что это больница.

И тут Гуров отчетливо и во всех деталях вспомнил, когда, где и при каких обстоятельствах он потерял сознание. Подземный переход, дым, Красовский на полу и… прожженный пиджак. Маша убьет! Ей так нравился этот костюм с еле заметным кремовым оттенком.

— Как Красовский себя чувствует? — спросил он, чувствуя, что слова из пересохшего горла вырываются с каким-то скрежетом.

— С Красовским все хорошо, а как вы себя чувствуете, Лев Иванович? Вы порядком наглотались ядовитого дыма.

— Да? — Лев попытался приподняться на подушках, и тут же спинка его кровати приподнялась, помогая занять полусидячее положение.

Теперь предстояло выяснить, сколько же времени он тут находится, и понять, что за это время могло произойти. Станислав и Петр не бездействовали, это ясно. Но что сделано, где Морозов, которого отослал в Рязань?

— Лев Иванович, так как вы себя чувствуете? — снова спросила врач и взяла пациента за запястье, профессионально нащупав пальцами пульсирующую вену. — Ну, пульс хороший, слабости, очевидно, большой нет. Мы вас прокапали, а дурнота сохранилась, нет ли позывов к рвоте?

— Вот зачем вы упомянули? — поморщился Лев, сразу же почувствовав, что позывы есть. И боль в сгибе локтя от торчащей там иглы и от яркого света, отражающегося в кафельной плитке на стерильных стенах. — Если не думать об этом, то вполне терпимо. Сколько я у вас тут лежу?