или оказаться в плену. Таково правило решающих побед, которого придерживается Артанский князь как полководец, ибо, как говорит он сам, ему нежелательно возвращаться к уже пройденному материалу для совершения работы над ошибками.

Услышав эти слова, император вздрогнул во второй раз. Он-то сам всегда делал все кое-как, никогда не доводя дела до конца, а тут на горизонте появился герой, рядом с которым завзятым лентяем и анархистом казался даже его дорогой ПапА, работавший от рассвета до заката и лично вникавший во все тонкости государственного управления.

– А что Артанский князь говорил о Нашем Императорском Величестве? – еще тише, едва слышно, спросил Николай Второй.

– Господин Серегин разговоров с господами офицерами о вашем Величестве не поддерживает, – опустив взгляд, ответил полковник Крымов, – говорит, что невместно обсуждать монарха с его подданными. Все, что он думает о Вашем Величестве, он выскажет только вам, и никому более, в личном разговоре с глазу на глаз, который случится в тот момент, когда для этого сложатся надлежащие обстоятельства. А сейчас ему недосуг вести праздные беседы – мол, дело в Восточной Пруссии еще далеко не закончилось, да и на сербских границах обстановка может осложниться в любой момент, ибо, по его словам, старый маньяк Франц-Иосиф уже закусил удила.

Вот тут государь-император Николай Александрович обиделся было, как маленький мальчик. Как так – этот выскочка, монарх в первом поколении, предпочитает какие-то дела разговору с ним, урожденным Романовым Голштейн-Готторпским, чья родословная длиннее, чем у любой породистой левретки? При этом Николай подозревал, что сам он к этой встрече Артанского князя никак не принудит, зато тот в любой момент может явиться куда угодно – хоть в Царское село, хоть в Гатчину, хоть в Зимний дворец – чтобы при беседе «с глазу на глаз» оторвать его беспутную голову. И тут же с испугом осознал тот факт, что лучше бы ему этой встречи не торопить. Вспомнились семейные предания и пророчества, к которым царей допускали при восхождении на престол. Ничего хорошего ни ему, ни России в двадцатом веке эти замшелые тетради не сулили. И даже, испытывая к таким вещам естественный скепсис образованного человека, Николай ощущал, как под ногами у него и его семьи качается земля. Буржуазия жаждет уже не только барышей, но и власти, интеллигенты как древоточцы изгрызли все основание державы, а народ взирает на это с мрачным безмолвствованием, только оглаживая рукояти топоров. Война, которая, согласно этим пророчествам, должна стать началом конца, началась с громкой победы, но, как выяснилось, эта победа произошла не сама по себе, а силу вмешательства Божьего посланца, заместителя Святого Михаила, обрушивающего на врага не легионы ангелов, а железные дивизии прекрасно обученных, вооруженных и экипированных солдат. Судьба России при этом, возможно, изменится к лучшему, а вот за себя Хозяин Земли Русской так уверен не был. Захотелось посоветоваться с кем-нибудь родным, более опытным и понимающим, кто не будет подсиживать, строить интриги и подводить под монастырь. Человек такой у него, собственно, был только один – родная мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, в девичестве датская принцесса Дагмара. Еще есть младший брат Михаил, но с ним Николай разругался вдрызг из-за его скандального, можно даже сказать, позорного брака. Последние несколько лет Михаил проживал в Европах, ибо ему не разрешалось возвращаться в Россию. Прощение он получил только после начала войны, и сейчас плывет на пароходе по Средиземному морю. Можно, конечно, посоветоваться с Аликс, но с политическом опытом, пониманием и тактом у нее не очень, а потому богоданную супругу необходимо как можно дольше держать в неведении.

– Все, – неожиданно для присутствующих сказал император, – аудиенция окончена. Господин полковник, будьте поблизости, если вы понадобитесь, вас позовут. С тобою, дядя Ник Ник, мы тоже переговорим позже. И утверждай Горбатовского командующим второй армией, с присвоением звания генерала от инфантерии. Заслужил. А если Сухомлинов будет возражать, скажешь ему, что это Мы так повелели. И приводите поскорее в исполнение план этого Артанского князя, а то кайзеру Вильгельму Восточная Пруссия мешает, как плохому танцору известный предмет в штанах. Видит Бог, я не хотел этой войны и до самого последнего момента пытался решить сербский вопрос миром… И в то же время я не мог бросить на произвол судьбы единоверную Сербию, оказавшуюся перед лицом алчного и кровожадного хищника – австрийского императора Франца-Иосифа. Все что случится впоследствии, произойдет из-за него, а я в этом не виновен.

Вчера и сегодня – то есть семнадцатого и восемнадцатого августа по григорианскому календарю – под Бишофсбургом (в наше время Бискупец) как по нотам разыгралась трагедия шестого армейского корпуса русской армии, наступавшего от Ломжи куда-то в направлении Кенигсберга. Да-да, если продолжить путь этого знаменитого (слабоумие и отвага) соединения, то закончиться он должен был прямо в столице Восточной Пруссии. Встречное сражение трех немецких пехотных дивизий, поддержанных частями ландвера и 4-й русской пехотной дивизии, произошло утром в лесном массиве северо-восточнее Бишофсбурга. Основной удар пришелся на правофланговые 13-й Белозерский и 14-й Олонецкий пехотные полки, против которых перевес составлял даже не один к трем, а один к восьми. В результате короткого, но ожесточенного боя правый фланг дрогнул и стал проваливаться в сторону Бишофсбурга. И в этот же момент стал очевиден план германского командования – отрезать шестому корпусу путь отступления на юг, зажать его между наковальней озера Дадай и молотом превосходящих сил, после чего полностью уничтожить, посчитавшись таким образом за позор Танненберга, со счетом «один-один».

Командование шестого корпуса отреагировало на это германскую инициативу истеричным криком: «Спасайся, кто может!» и само первым обратилось в бегство обратно к русской границе. Так маленький мальчик, увидев Буку и Бяку, бежит домой и прячется под кровать в надежде, что там его никто не найдет. 16-я дивизия, не попавшая под главный удар германцев, отступала организовано, но столь же безоглядно. Ее командир генерал-лейтенант Гвидо Рихтер, своим холодным лютеранским умом решил, что раз есть приказ непосредственного начальника отступать, то этим надо воспользоваться, а то как бы обстановка не осложнилась еще больше. Весь этот бесстыжий драп арьергардными стычками прикрывают изрядно потрепанные 15-й Шлиссельбургский и 16-й Ладожский полки, составляющие 2-ю бригаду 4-й дивизии. Командир бригады генерал-майор Нечволодов то ли не получил от своего командира генерал-лейтенанта Комарова приказа «спасаться по способности», то ли посчитал ниже своего достоинства следовать таким указаниям. Сам господин Комаров драпанул в тыл вслед за штабом корпуса, и только пыль завилась по дороге за генеральским конвоем.

Исходя из тактической обстановки, шестому корпусу следовало бы