Я по-прежнему не понимал, как такое возможно и откуда Холмсу все это известно.

— Почему вы в мундире?

— Несмотря на то что в Венецианской гостиной нас с Мориарти разделяла колонна, я предпочел иметь неприметный вид. Нужно было одеться так же, как большинство присутствующих. Лорд Холдер любезно предоставил мне необходимые вещи.

— Так кто же все-таки сидит за столом?

— Фотографии, которые прислал мне полковник Пикар, поначалу ввели меня в заблуждение, но я обратил внимание, что все они датированы. Вскоре при сопоставлении дат выяснилось, что один снимок сделан в день визита Мориарти к ювелиру Раулю Гренье, проживающему в Брюсселе. Значит, на фото запечатлен кто-то другой. О своих подозрениях я сообщил Пикару, и тот посоветовал мне обратиться в полезнейшую организацию, именуемую Вторым отделением. Там узнали человека, изображенного на карточках: им оказался ловкий жулик и весьма неплохой знаток языков, известный французской полиции как полковник Лемоннье. У него, разумеется, множество псевдонимов. Возможно, иногда он называет себя полковником Мориарти, в чем я сильно сомневаюсь. Обратная вероятность тоже довольно неправдоподобна.

— Тем не менее полковник Лемоннье попал в число гостей, пусть не самых именитых, зато многочисленных. Для них накрыты столы с шампанским и закусками а-ля фуршет. Из такой толпы любой может ускользнуть совершенно незаметно.

— Прекрасно, Ватсон! Что касается наружности, то в последние семнадцать лет, с тех пор как разразился скандал из-за так называемой торговли белыми рабынями, Мориарти редко приезжал в Англию, и мало кто помнит, как он выглядит. Еще меньше тех, кто назвал бы себя его другом.

— Как бы то ни было, суть в другом: преступление совершено и мы этому не помешали.

Холмс, вздохнув, облокотился на мраморную балюстраду:

— Я уже устал твердить, что не намеревался предотвращать кражу. Если бы мы схватили Мориарти за руку, он получил бы несколько лет тюрьмы. Но факт хищения произошел, и я волен улаживать дело по собственному усмотрению. — Холмс достал свою записную книжку и положил на нее три тонкие продолговатые стальные пластины, вынув их из оберточной бумаги. На темном гибком металле пестрели крупинки сверкающей пыли. — Во время прошлого визита в Мэншен-хаус, пока вы через окно спускали нашему другу Джейгоу грузик на веревке, я быстро, но тщательно осмотрел гардеробную и две прилегающие к ней комнаты, двери которых, по счастью, были открыты. Пластины изготовлены из магнитной стали. Пыль на них — частички металла, которые легко притягиваются к поверхности намагниченного предмета. Они налипли, когда я просовывал эти две полоски в скважины дверей между помещениями, а эту, третью, — в замки ящиков дальней комнаты (пришлось обработать несколько шкафов, прежде чем на пластинке появилась стружка). Впрочем, возня отняла у меня не более минуты.

— Что это за металлическая пыль?

— Светлая сталь с низким содержанием углерода. Она всегда используется при изготовлении механизма американских автоматических замков Йейла: это оптимальный вариант. Крошка осталась в трех скважинах, после того как их рассверлили — очевидно, очень тонким буравчиком с алмазной коронкой. Судя по тому, как ярко пыль сверкает, эту операцию произвели недавно, но, надо полагать, прежде, чем комнаты стали усиленно охраняться. Тогда их еще использовали по обычному назначению. Кстати, каморка со шкафами и вовсе не пригодилась для церемонии. — Холмс спрятал пластинки обратно в записную книжку. — В основу конструкции замка Йейла положен новый принцип. Другие механизмы открываются, когда ключ поднимает рычаги, удерживающие язык. Форма ключа подгоняется под них. Замок Йейла повернется, только если контуры ключа полностью совпадают с устройством внутренней части. Иначе его и в скважину не вставишь. В обычные замки можно всунуть две-три отмычки одновременно. В замок Йейла — только одну, поэтому взломать его чрезвычайно непросто.

— Вы думаете, полковник Мориарти заранее озаботился этим?

— Безусловно. В противном случае в скважинах не было бы стружки. Внутри механизма Йейла несколько стальных штырьков. Сошлифуйте их все, и преграды не станет. Чем больше штырьков вы уберете, тем больше у вас шансов открыть замок другим йейльским ключом. Если сопротивления не будет вовсе, это вас выдаст. Посему от всех штырьков избавляться не стоит: удалите два или три, а с четвертым справится одна отмычка. Пятый и шестой создадут иллюзию, будто механизм просто хорошо работает, как свежесмазанный.

— Каждый замок, разумеется, уникален…

— Совершенно неповторимых замков и ключей очень немного. Любая фирма пользуется весьма ограниченным набором вариантов. При этом шанс открыть замок другим ключом — один на много тысяч попыток. Перебирать придется бесконечно, и воров такой путь не устраивает. Но каждый удаленный штырек повышает вероятность успеха. Убрав три и подцепив четвертый игольчатым щупом, человек, имеющий около ста ключей той же модели, рано или поздно откроет замок. Например, ключи от нашей квартиры на Бейкер-стрит и от двери между комнатой для переодевания и гардеробной очень похожи.

Между тем ланч подошел к концу, и придворные вернулись за своими мантиями. Позади нас уже поднимался шум голосов. Камердинер лорд-мэра, облаченный в куртку с кружевными манжетами и воротником, брюки до колен и туфли с пряжками, проследовал мимо нас в сопровождении суперинтенданта полиции Сити и инспектора Джейгоу в форменном мундире. Камердинер вручил ключ капитану караула. Тот отпер замок и, толкнув дверь, широко раскрыл дубовые панели перед первой дюжиной сановников. В их числе были высокий важный лорд Холдер и тучный Адольфус Лонгстафф, с копной седеющих волос. За ними с почтительным видом прошествовали два сержанта, чтобы отворить гардеробную и раздать одежду.

Холмс жестом велел мне идти вперед. Я вошел и встал в углу у окна. Сержанты открыли вторую дверь и начали выносить мантии по одной, передавая их камердинерам, а те помогали своим господам одеться. Пятнадцать или двадцать придворных рангом пониже ждали своей очереди. На них были форменные куртки и короткие штаны. В стороне от остальных я заметил графа с двумя сопровождающими в красных мундирах с золотой тесьмой. Один из них привлек мое внимание. Я издали осторожно за ним наблюдал, он же не мог меня видеть. Это был высокий худощавый человек с лицом сморщенным, как чернослив, хотя и не старше пятидесяти лет. Мой взгляд приковали к себе не столько эти преждевременные морщины, сколько выпуклый покрасневший лоб и глубоко посаженные глаза. Мужчина медленно поворачивал голову из стороны в сторону, словно прислушиваясь к какой-то внутренней музыке или решая сложную задачу. Как подсказывал мне мой опыт, такие движения свидетельствуют о затаенном беспокойстве. Некогда я замечал их у профессора Мориарти, чьи черты, казалось, ожили сейчас передо мной. Распознать среди присутствующих его брата оказалось проще, чем я ожидал.

Очевидно, полковнику Лемоннье, которого здесь никто не знал, не составило труда незаметно выйти из переполненного буфетного зала и выдать себя в Венецианской гостиной за Мориарти, также никому не известного. Я отвернулся, уверенный в том, что враг ничего не заподозрил, и отправился разыскивать Холмса. Он стоял рядом с Джейгоу. Инспектор, красный, с ощетинившимися усами, хранил горделивое молчание.