– Здесь есть свои врачи, – напомнил Раден.

В принципе, решение Ольги он одобрял. Не потому, что оно было продиктовано чувством ответственности. Нет, просто школа казалась ротмистру более безопасным местом.

– У вас старомодные взгляды, барон. – Взгляд девушки ожег гусара холодным огнем. – Я не только сестра милосердия. Сегодня мне пришлось вместе со всеми стрелять, отбивать атаки. И вообще, вы забыли, что я полноправный член отряда?

– Кому стрелять, здесь есть и без вас, – вздохнул Раден.

Они вошли в свободную комнату, судя по расставленным партам, бывшую когда-то классом.

Окна были распахнуты настежь. Легкий, слегка прохладный по ночной поре воздух свободно струился с улицы, и было в нем нечто такое весеннее, невыразимое словами, что барону захотелось позабыть про кровь и смерть. Только любоваться смутно видимым во мраке чудесным лицом, слышать милый голос, ощущать рядом присутствие той, кого и вдали увидеть – непередаваемое счастье.

Напрасно пытались напомнить о настоящем валявшиеся на полу стреляные гильзы, а слабый запах пороха не мог заглушить доносившихся снаружи ароматов.

Ночь, двое стоявших у окна в пустом классе и тишина, подчеркнутая изредка доносящимися снизу голосами.

– Что вы молчите, барон? – первой нарушила затянувшуюся паузу девушка.

– Наслаждаюсь звуками вашего голоса, – признался Раден.

– Я, кажется, ничего не говорила, – с легким смешком напомнила Ольга.

– Я не вообще, я сейчас… – Давно гусар не был настолько смущен. Он даже стал больше косить от своего смущения, чувствовал это и смущался еще больше. На этот раз – своего вида.

Барон вновь умолк. Приходящие в голову слова казались банальными. Другие – излишне откровенными, способными ненароком оскорбить девушку.

– Я сегодня, кажется, убила человека, – неожиданно призналась Ольга. – Выстрелила из винтовки, а он упал. Тогда ничего не думала, грохот, свист пуль, а сейчас вспомнила и… Он же был живым!

– Все погибшие когда-то были живыми.

– Но этого сразила я!

Барон вздохнул. Кадровый военный, он был далек от подобных переживаний.

– Вы определитесь, Ольга Васильевна. Одно из двух – или никаких мыслей о свершенном, или стрелять не надо вообще. Да и запомните: в бою на той стороне людей не бывает. Есть враги, которых надо уничтожать всеми средствами. Вы сами доказывали нам, что ни в чем не уступаете мужчинам, а теперь… Только не подумайте, будто я призываю вас к чему-то. То есть нет, призываю, – поправился ротмистр, – но к одному. Подумайте, нужно ли вам это? Доказательства вашей доблести, попытки сравняться с солдатами. Зачем?

– Вы спрашиваете зачем? – с оттенком горечи произнесла Ольга. – Скажите, барон, вы мечтали когда-нибудь? Я говорю о мечте, а не о желании. Желания есть у каждого человека.

– Мечты, наверно, тоже, – не согласился Раден. – А я… Разумеется, мечтал. В корпусе и училище мечтал поскорее получить золотые погоны, мечтал о встрече с государем. Наконец, на войне мечтал о победе.

– Ваши мечты были вполне реальны, – вздохнула Ольга.

– Только моя последняя мечта осталась неосуществленной, – горько заметил барон.

Девушка словно не слышала его. Она сейчас пребывала в плену собственных мыслей и не нуждалась в собеседнике.

– Когда началась война, я очень пожалела, что родилась не мужчиной. В первый же день дядя добровольно надел мундир, ушли на фронт многие знакомые, а нам оставалось только ждать их возвращения. Кто-то отдавал жизнь за государя и родину, совершал подвиги, делал нужное дело, для меня же все оставалось почти по-прежнему. Те же уроки в гимназии, тот же дом – словом, все, словно не было войны. Мне так хотелось сбежать, поступить в какой-нибудь полк, но кто бы меня принял? Даже переоденься я в мужской костюм, никто бы не поверил, что перед ним юноша.

Девушка сделала короткую паузу, и барон не выдержал, вставил то, что было на сердце:

– Разумеется, с вашей красотой… – и едва не поперхнулся, испугавшись возможной ответной реакции.

– Не надо, барон, – попросила девушка. – Я не хочу…

– Простите, Ольга Васильевна.

– А война все шла и шла, – не замечая извинения, продолжила Ольга. – Все больше знакомых появлялось на страницах газет с надписью: «Они отдали жизнь за Родину». Казалось, этому не будет конца. И тогда я стала учиться. Да, меня никто не примет, но если суметь доказать, что я не хуже других владею оружием, умею ездить на коне, выдерживаю физические нагрузки? Все свободное время мы с подругами тренировались, готовились, а едва закончилась гимназия, еще и работали в госпитале, ухаживали за ранеными, помогали им, чем могли… Я страстно мечтала попадать в цель с первого выстрела и очень переживала, когда это не удавалось. А потом началась революция, анархия, развал. Вернулся с фронта дядя, забрал нас к себе, и былые мечты стали казаться чем-то далеким, неосуществимым. До тех пор пока не появились вы… И я…

Продолжить Ольга не успела. Где-то далеко часто залаяли пулеметы, и прошлое уступило место настоящему.

– Слышите? – напряглась Ольга.

Как будто этого можно было не слышать!

– Где стреляют? – Раден пытался сориентироваться, однако сразу это ему не удалось.

– По-моему, у вокзала.

– Значит… – договаривать ротмистр не стал.

И не имело особого значения, кто вторгся в ночной город: знакомый Горобец или неведомые деятели из Рудни. Важным был лишь факт, что отряд опоздал, не подоспел вовремя, и теперь предстояло как-то продержаться имеющимися силами.

Формально сил было много, на деле – вот эта школа с сотней юношей да с десятком прибившихся офицеров.

Или вновь воспользоваться талантами не успевшего уехать Всесвятского, попробовать убедить запасных вступить в бой? Хорошо хоть, что Ольга здесь, а не в городе!

– Извините, я к подполковнику. – Какие бы чувства ни испытывал Раден, долг звал его побыстрее занять свое место в общем строю. – И ради Бога, Ольга Васильевна, будьте осторожнее. Смелость не в том, чтобы лезть под пули…

Хотелось сказать еще многое, не менее важное, да не было времени…

– Продержаться мы продержимся. Но что будет с городом, господа?

Вопрос Мандрыки заставил большинство присутствующих потупить взоры.

В кабинете начальника школы на скорую руку собрались почти все офицеры, кроме тех, кто сейчас командовал приготовившимися к бою юнкерами. Были тут и граждане правительства. Вовремя уехать не успели, теперь же и не хотели никуда уезжать.

– Боюсь, городу мы ничем не поможем, – твердо произнес сидевший рядом с Мандрыкой Сухтелен. – Вести на улицах ночной бой имеющимися силами бессмысленно. Неизбежно потеряем связь друг с другом, а затем…

– Если бы удалось поднять запасных… – без всякой уверенности проговорил Кузьмин. – Да куда там!