Если он выступит плохо и завалит дело, он сохранит место в компании, но Ники Вэйл не понесет наказания за поджог и убийство.

Вот она — главная дилемма.

Появление его за свидетельской трибуной встречается негативной семеркой на мониторе.

Видеть этого он сейчас, конечно, не может, но, глядя в глаза присяжным, понимает, что они заранее настроены против него.

Одно дело разглядывать «коллегию присяжных» — пусть это даже будет фокус-группа — из-за односторонней зеркальной перегородки и совсем другое, думает Джек, глядеть им в глаза и видеть, что для них ты как какой-то зверь в зоопарке.

Хищный зверь.

Но он все же старается вести себя так, как советовала ему Питерс: не опускать глаза, говорить внятно, чуть медленнее обычного и чуть громче, прямо отвечать на поставленные вопросы. Спокойствие, выдержка, уверенность.

Так, думает Джек. Даже сев, он чувствует, как на лбу выступают капельки пота.

И Мэллон глядит на него.

Словно хочет сказать: где-то я тебя уже видел.

Давненько это было, судья, в какой-то другой жизни.

Питерс предваряет его выступление сведениями о нем: кто он и что, где учился, опыт работы.

Потом спрашивает:

— И сколько претензий по поводу пожара прошло через ваши руки за время работы в компании «Великий Запад»?

— Да, наверно, сотни.

— А может, и тысяча?

— Возможно.

— И из этой тысячи, — спрашивает она, — сколько претензий было отклонено?

— Очень мало.

— Можете назвать мне цифру?

— Можно пересчитать по пальцам. Девять-десять.

— Иными словами, такое случалось редко?

— Возражаю! Наводящий вопрос!

— Принято.

— Не могли бы вы сообщить суду, сколько было таких отказов в вашей практике? — переформулирует вопрос Питерс.

— Это были редкие случаи.

Тихий ропот присяжных.

— Трудно ли бывает доказать поджог, совершенный страхователем?

— Бывает и нелегко.

— Почему?

— Поджог — это такое преступление, когда улики уничтожаются, — говорит Джек. — А кроме того, совершивший это преступление старается скрыться с места события еще до того, как пожар разгорелся… По понятным причинам.

Джек чувствует, что краснеет из-за того, что дважды употребил слово «преступление». Чего не полагается делать в гражданском суде, если речь идет о поджоге. Но он тут же думает: Ну и к черту! Мне не до условностей.

— Ну а каким образом, — говорит Питерс, — поджог все-таки можно доказать?

— По закону, насколько мне известно, — говорит Джек, — для этого требуется определить три вещи: поджоговый характер возгорания, мотив и возможность.

Она просит его разъяснить смысл этих терминов, а затем спрашивает:

— И вы пришли к выводу, что пожар в доме мистера Уайта носит поджоговый характер?

— Да.

— Что привело вас к такому заключению?

— Ряд обстоятельств.

— Не могли бы вы рассказать о них присяжным?

Еще бы, думает Джек, конечно, мог бы.

Мог бы погрузиться туда с головой, утонуть в них. Путаться и барахтаться, разгребая всю эту грязь, выглядя полным идиотом.

А можно сделать старый добрый прыжок в два с половиной оборота и приземлиться в бассейн без воды.

Кр-рак!

И Джек говорит:

— Думаю, это легче будет объяснить, используя схему и несколько принесенных мной фотографий.

Он встает и идет к штативу. Снимает покрышку, открывая жюри свою увеличенную схему. И начинает ее растолковывать.

Без путаницы и барахтанья. Грязь собрана в кучку, она налицо. Джек объясняет присяжным свое тройственное доказательство, перечисляет все улики: пропитанные керосином образцы, дыры в полу, дыра в крыше над кроватью, следы пролитой жидкости. Каждый пункт он подкрепляет снятой крупным планом фотографией, говоря с присяжными так, словно они находятся в доме, когда он делает эти снимки.

Его очки сразу повышаются до восьми «за».

Джек приободряется.

И приступает к объяснению мотива.

Перечисляет все.

Рассказывает присяжным, что у Уайта мотивы были как финансового, так и личного плана. Рисует сложные семейные отношения супругов Уайт, их прилюдные ссоры, ее алкоголизм и излечение, судебное предупреждение Уайту, раздельное проживание и угрозу развода.

Затем он переходит к финансовым трудностям Уайта: 600 тысячам единовременного долга, невыплаченным налогам, пустому банковскому счету, неоплаченным кредитам, дорогой коллекции мебели, грозящим ему алиментам, нависшей над ним необходимости отдать половину имущества жене.

У присяжных голова идет кругом. Они как заведенные все выше и выше задирают джойстики. Очки на мониторе колеблются между девятью и десятью положительными — как будто Джек неуклюже качается на не совсем устойчивых брусьях.

— И к какому же выводу вас все это привело? — спрашивает Питерс.

— Что он вот-вот потеряет дом, свой бизнес и свою мебель.

— Вы такое значение придаете мебели. Почему?

— В нее вложены значительные средства, — говорит Джек. — А кроме того, это был один из первых вопросов мистера Уайта, когда он позвонил мне в день пожара.

— В день пожара?

— Да.

— Мистер Уайт позвонил вам по поводу страховых выплат в день гибели жены? — переспрашивает Питерс как бы с нотками недоверия в голосе и косится на присяжных.

— Да, — ровным голосом отвечает Джек. Пусть лучше негодуют присяжные.

— Значит, возможность потери всего этого, — говорит Питерс, неодобрительно покачав головой, — показалась вам существенной?

— Да, я посчитал это достаточным мотивом для совершения поджога.

— И убийства жены?

— Возражаю! — вскидывается Кейси.

А Джек говорит:

— Трудно предположить, что при намеренном осуществлении поджога гибель женщины была случайной. А кроме того, экспертиза показала, что она была мертва еще до пожара.

— Но это выходит за рамки нашего сегодняшнего слушания, — спешит пояснить Мэллон членам жюри. — Достаточно того, что коронер признал причиной смерти миссис Уайт передозировку лекарственных препаратов и алкогольное опьянение.

Спасибо, ваша честь, удружили! — думает Джек.

Мэллон бросает на Джека осуждающий взгляд, так как смерть Пам Вэйл не входит в предмет расследования. Джек смотрит на него как ни в чем не бывало, думая при этом: «Пошел ты куда подальше — Кейси первым сказал об этом в своей вступительной речи. А если он играет не по правилам, с какой стати играть по правилам мне? На самом-то деле!»