Мертвый Лев растерялся: первый раунд был выигран Сын Бернаром. (Следивший за этой борьбой судья международной категории подошел к Сын Бернару, вывел его на середину комнаты и поднял ему правую лапу высоко к потолку, от чего Сын Бернар привзвизгнул щенком.)

– Кофе… – пробормотал мертвый Лев, попавший в логическую ловушку под названием «деление понятий».

Сын Бернар надолго исчез – варить кофе, предложив на это время гостю в тот же самый момент и изданные брошюры об Абсолютно Правильной Окружности из спичек. Когда Сын Бернар вернулся с кофе, мертвый Лев читал.

– Не буду Вам мешать! – сказал Сын Бернар, выигрывая время, а вместе с тем и второй раунд. Судья международной категории снова вывел его на середину комнаты и снова поднял ему лапу – на сей раз заднюю, вследствие чего Сын Бернар по вековой привычке, присущей собакам, написал на судью международной категории, чего тот, впрочем, не заметил, а значит, и не оценил.

– Спасибо, – сказал мертвый Лев Сын Бернару, подчеркивая тем самым свое поражение во втором раунде.

Сразу после того, как мертвый Лев прочел брошюры, Сын Бернар, даже не дав ему опомниться, проникновенно спросил:

– Вам нравится Гете?

– Очень! – сказал мертвый Лев, в простоте своей не подозревая, что таким образом проигрывает и третий, заключительный, раунд.

Судья международной категории вручил Сын Бернару золотую медаль победителя и удалился, а мертвому Льву ничего не оставалось, как признать преимущества противника. Он давился горячим кофе и тупо смотрел на Сын Бернара.

– Какой же вывод из всего этого следует? – спросил тот, поигрывая золотой медалью победителя.

– Что Вы лучше меня, – пришлось подытожить мертвому Льву.

– Не это ли требовалось доказать? – осторожно поинтересовался Сын Бернар.

– Это и требовалось, – нехотя согласился мертвый Лев.

– Значит, Вы будете моим подчиненным, – быстро нашелся Сын Бернар. – Мне как раз нужен подчиненный, одному уже не справиться.

Впрочем, даже при наличии подчиненного работы было слишком много. Сын Бернар явно не годился на ту роль, которую только что отвел ему писательский произвол. Дело в том, что Сын Бернар был Санчо Панса.

Позволяя себе такое сравнение, автор отнюдь не имеет в виду, что у Сын Бернара есть литературный прототип. Лишний раз возвратившись к силлогизму, на который уже три раза (вроде) приходилось ссылаться, читатель лишний раз и поймет, что Санчо Панса (человек) и Сын Бернар (собака) в реальности вообще не могут быть сопоставлены каким-либо корректным образом. Но могут быть сопоставлены их литературные функции, которые, стало быть, и сопоставляются. Функции эти, так прямо и сказать, одинаковы. Подобно тому, как Санчо Панса в основном существует при Дон Кихоте, Сын Бернар в основном существует при Рединготе.

Вообразим, что Дон Кихот надолго покинул Санчо Пансу и поручил тому бороться с ветряными мельницами… – конечно, Санчо Панса ни за что бы не справился, причем не потому, что Санчо Панса не обладает для этого необходимыми личными качествами, а только и исключительно в силу своей литературной функции – быть «тенью» Дон Кихота, а больше ничем не быть.

Потому-то, поместив Сын Бернара (каким бы гениальным он ни был, а он поистине гениален!) в центр событий в качестве организатора и вдохновителя всего, автор, в общем-то, понимал, на что шел. Но шел.

…Мертвый Лев, только из брошюр узнав про Абсолютно Правильную Окружность из спичек, понять ничего не понял, а спросить у Сын Бернара постеснялся.

Так что, когда Сын Бернар сказал ему: «Вы, если чего не поняли, спросите!» – мертвый Лев покраснел до состояния заходящего за угол солнца и, не в силах побороть стеснения, произнес:

– Да что Вы – спятили, в самом-то деле? Я в этом побольше Вашего понимаю…

Сын Бернар покачал головой, решив, что мертвый Лев ему нахамил, но объяснять ничего не стал: чего ж объяснять, раз человек и так все понимает!

А мертвый Лев между тем не понимал совершенно ничего.

Во-первых, он вообще не мог представить себе окружности из спичек. У себя дома, где случайно нашлось три полусожженных спички, он так и эдак пытался расположить их на плоскости, чтобы получилась окружность, но таковой не получилось ни разу.

Во-вторых, он не постигал, зачем ему, мертвому, мешаться в дела живых, которых он считал дураками. Даже когда одна туристическая группа живых прибыла в Город Мертвых на экскурсию, мертвый Лев, встретив их на центральной площади, прямо так и сказал:

– Вы, живые, просто дураки какие-то!

– Почему? – спросили живые.

– Умерли бы, да и все… Чего жить-то? – ответил он вопросом на вопрос и ушел своей дорогой.

В-третьих, мертвый Лев в глубине души считал для себя позором быть под началом собаки, пусть и живой, – и когда друзья-мертвецы спрашивали его, где он работает, он заученно отвечал:

– Да так… в основном наяриваю!

И друзья, озадаченные энигмою, опять отходили (в мир иной).

Потому-то и не относился он к возложенным на него обязанностям с душой, да и на работу ходил, как на каторгу. Чтобы подчеркнуть это, мертвый Лев на ногах обычно имел колодки.

А обязанностей у него было немного. Фактически одна: почта. Ежедневно на имя Редингота приходило по нескольку сот писем с разных концов земли – письма эти мертвый Лев должен был прочитывать и сортировать в зависимости от тех вопросов, которые в них ставились. Система сортировки, которой придерживался мертвый Лев, была не особенно сложной. Он завел во дворе два огромных холодильных контейнера и, отключив холодильники, распределял письма между этими контейнерами. На боку одного контейнера зеленой краской было написано «Письма о том же», на другом, красной краской – «Письма не о том». Разбрасывая письма по контейнерам, мертвый Лев только для порядка предварительно распечатывал каждое, внутрь, однако, никогда не заглядывая.

– Что пишут? – спрашивал его по утрам Сын Бернар.

– Да как обычно, – отвечал мертвый Лев. – Кое-где кое-какие проблемы, а так нормально все.

– Странно! – удивлялся Сын Бернар. А удивлялся потому, что, судя по телефонным разговорам, которые он вел ежедневно, положение с Абсолютно Правильной Окружностью из спичек отнюдь не было таким спокойным.

По телефону на него, разумеется, все орали: ни для кого уже не было секретом, что Сын Бернар – это всего-навсего собака, с которой, стало быть, нечего и церемониться. Сын Бернар к такому отношению, в общем, привык – правда, его все еще удивляло, когда звонивший начинал разговор с окрика «пошел отсюда!» Тогда Сын Бернар не очень понимал, как ему себя вести… но в других случаях просто не обращал внимания на грубость собеседников и отвечал на наболевшие вопросы в неизменно сдержанной манере хорошо воспитанной собаки.

По окончании рабочего дня он подходил к огромной «Таблице наболевших вопросов», которую сам же и расчертил и в которую вписывал все новые наболевшие вопросы, чтобы к приезду Редингота ситуация с Окружностью была предельно наглядной. Первая графа таблицы была озаглавлена «Что наболело?», вторая – «У кого именно наболело?», третья – «Где в данный момент находится тот, у кого наболело?», четвертая – «Как тот, у кого наболело, сам объясняет то, что наболело?», пятая – «Объективно», шестая – «Рекомендовано». Записи поражали своим разнообразием: