сделаю, если он от меня не избавится. Но после этого ты умрешь, Анита. И это не будет быстро. Это будет долго, мучительно, и куда хуже, чем ты можешь себе представить.

— Я знаю, что ты видел, что он делает с женщинами.

Эдуард обхватил мою руку, и в его глазах стояла ярость, но вместе с ней там был страх. А Эдуард ведь почти ничего не боится.

— Я видел, и я не хочу видеть это еще раз. Мысль о том, что он сделает это с тобой, вызывает у меня желание пойти туда и пристрелить его — независимо от того, сколько там будет свидетелей.

У меня вдруг пересохло во рту и я сглотнула.

— Как раз поэтому я и охренела от того, что он спросил так вежливо, как меня вообще когда-либо спрашивали, может ли он меня поцеловать.

— И ты убежала, не ответив? Ему это не понравится, Анита.

— Я ему ответила.

— Он взбесится на твое «нет».

— Я не сказала «нет».

— Прости, что?

— Я не сказала «нет».

Эдуард вылупился на меня.

— Не смотри на меня так, Эдуард. Мне и так хреново.

Он моргнул, и я буквально наблюдала за тем, как он борется с осознанием того, что только что услышал.

— Значит, ты согласилась его поцеловать?

Я кивнула.

— Анита, он ждет, что ты действительно сделаешь это.

— Я уже это сделала.

— Что? — Он был шокирован. Не уверена, но, кажется, я никогда не видела Эдуарда настолько ошарашенным.

— Я сказала «да», и он меня поцеловал.

Эдуард молча смотрел на меня пару секунд.

— Я даже не знаю, что сказать тебе по этому поводу, Анита. Могу я спросить, как это было?

— Нежно.

— Что?

— Это было нежно. Поцелуй, прикосновение к моему лицу — все это было очень нежным.

— Он не нежный. Не позволяй ему запудрить тебе мозги, как он это делал со своими жертвами. Ты ведь знаешь, кто он такой.

Я кивнула чуть быстрее, чем следовало.

— В том-то и дело, Эдуард. Я знаю. Так как мне, блядь, понять, притворяется он, чтобы потом прикончить меня, или же он настолько искренен, насколько в принципе может быть?

— Он не способен построить нормальные отношения, Анита.

Я кивнула.

— Думаю, ты прав.

Эта фраза его успокоила. Я редко видела, чтобы Эдуард терял самообладание. В другой раз я бы радовалась тому, что настолько шокировала его, но не сейчас. Мы все-таки об Олафе говорим.

— Хорошо. Тогда план остается в силе.

— Ладно, но я очень плохо притворяюсь в вещах, которые не чувствую. Я не смогу тянуть эту волынку слишком долго, Эдуард. Мы подходим к той черте, где нам предстоит решить, пан или пропал, и я, если честно, понятия не имею, что выбрать.

Он набрал воздуха в легкие и медленно выдохнул, будто размышлял о том, какие у нас могут быть варианты, потому что на кону была не только моя жизнь. Да, те, кто привязан ко мне метафизически, могли умереть вместе со мной, но дело было не только в этом. Эдуард прав — Олаф наверняка попытается убить его первым. Он считал нас любовниками, и если он хотел похитить, изнасиловать и убить подружку Эдуарда, то ему следовало в первую очередь избавиться от самого Эдуарда. Это было логично, а под всей своей патологией Олаф был холодным, безэмоциональным и очень логичным — совсем как мы с Эдуардом. Мы все довольно практично подходили к вопросам выживания. Конечно, для Эдуарда было не слишком логично притворяться моим любовником, чтобы Олаф отвалил, как и для меня — подыгрывать ему в этом, или обещать Олафу, что та или иная перемена в нем сделает его «встречабельным» для меня. И уж конечно не был логичным или практичным тот факт, что Олаф по собственной воле шел на компромиссы и развивался, как личность, чтобы в итоге добраться до той точки, где я согласилась на поцелуй.

— Я был уверен, что он давно перейдет черту, Анита. Мне и в голову не приходило, что он будет так стараться.

— Как и мне, но он правда старается. Что нам теперь делать?

Эдуард покачал головой.

— Я не знаю.

Голос Ньюмана прозвучал достаточно громко, чтобы мы его услышали.

— Да, Дюк, прибыл маршал Тед Форрестер. Блейк вводит его в курс дела.

Ньюман дал нам понять, что шериф может в любой момент появиться в зоне видимости и спалить нас. Мы ничего такого не делали, но Ньюман-то об этом не знал. Благослови господь его добрую душу, он отлично подыгрывал.

— Что мне делать, когда мы окажемся внутри? — Быстро шепнула я Эдуарду.

— Ты поцеловала его при всех?

— Ну разумеется нет. Никаких сюси-пуси перед копами — я его об этом предупредила.

— Тогда веди себя так, словно ничего не было, и оставайся в зоне видимости окружающих, пока мы что-нибудь не придумаем.

Мне было что сказать по поводу хреновости этого плана, но я уже слышала, как шаги шерифа шуршат по гравию на парковке. Он вот-вот будет здесь. После поговорим обо всяком личном дерьме. Пора надеть маски приличных копов и ловить плохих парней.

39

Мы отошли подальше от внедорожника и направились к Ледуку.

— Мы с Ньюманом участвовали в этом деле с самого начала, маршал Форрестер. Можем рассказать вам о деталях, которых не знает Блейк. — Тирада Ледука была воинственной и радушной, как будто он был готов сотрудничать и выяснять отношения одновременно. Что именно мы будем делать решать было нам — вернее, Эдуарду.

Он тут же переключился в режим Теда, растянув губы в широкой ухмылке и сердечно пожав руку шерифу. Его акцент звучал так, словно он родом из Техаса, ну или так, как для большинства людей звучал бы ковбой из Техаса. С моей точки зрения он перебарщивал.

— Чертовски великодушно с вашей стороны, шериф. Дайте я только шляпу заберу.

Эдуард выудил свой кремовый стетсон, который прекрасно дополнял его прикид. Я могла бы назвать шляпу белой, но это был тот самый цвет, который приобретает по-настоящему любимая белая вещь, которую долго носили. Ее поля были выгнуты руками Эдуарда — именно так, как ему было удобно. Он носил эту шляпу годами, и она отлично сидела. Впервые я увидела ее на нем, когда он играл Теда Форрестера, и тогда я решила, что это перебор. Но он носил ее даже тогда, когда вся прочая одежда на нем была черной. Эдуарду даже не нравились шляпы, а если бы он и надел какую, она была бы черной. Белая шляпа была