– Э-э-э… мистер Берлини…

– Анджело.

– Да, конечно. Извините, Анджело. Но… я только хотела сказать, что Джон никоим образом не хотел бы вам повредить. Я знаю, что он планирует и дальше работать в ювелирном магазине. Не представляю, как это может повлиять на ваши деловые отношения.

У него сделалось какое-то странное лицо, а смуглая кожа пошла багровыми пятнами. В следующее мгновение Анджело расхохотался, но и смех его тоже был странным. Откровенно говоря, он был не очень-то похож на смех, но никаким другим словом я бы не могла назвать резкие лающие звуки, вырвавшиеся из его горла.

– Собирается работать, хх-а-х… в ювелирной лавке?! – с трудом выговорил он в промежутке между двумя приступами своего странного смеха.

Я лишь удивленно посмотрела на него. Что такого смешного я сказала?

Неожиданно его лицо снова стало серьезным.

– Мне нужна твоя помощь, Аделаида, – сказал он, снова переходя на «ты». – Ради Джона… Только ты можешь ему помочь – тебя он послушает. Возможно, он не был с тобой до конца откровенен и не посвящал тебя в… во все детали нашего общего бизнеса, и тем не менее ты должна сказать ему, что он не может выйти из дела сейчас, потому что в этом случае у него могут быть неприятности. Очень большие неприятности. Так ему и передай – Джон знает, что́ это значит.

– Хорошо, я передам, – ответила я, припомнив историю его сестры и матери. В глазах Анджело я разглядела неподдельную боль, которая была мне близка и понятна. Должно быть, именно в этот момент я перестала его бояться.

Он откинулся на спинку сиденья, продолжая быстро двигать челюстями.

– Я желаю вам обоим только добра, – сказал Анджело и улыбнулся. – Можешь передать Джону и это тоже. И не забудьте прислать мне приглашение на свадьбу.

После этого он снова завел двигатель, дернул рычаг переключения передач и, развернув «Кадиллак», повез меня обратно в город. За всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова, пока Анджело не остановил машину напротив универмага Хемлина. Почти в ту же минуту из дверей бакалейной лавки, расположенной чуть дальше по нашей стороне, показалась Матильда. Она уже собиралась перейти улицу и войти в универмаг, но заметила «Кадиллак» и, попятившись, спряталась в тени полосатой оконной маркизы.

– А когда я смогу получить Сарин меховой жакет? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и по-взрослому, хотя от усилий, которые я прикладывала, чтобы разобраться в услышанном, голова у меня буквально шла кру́гом.

Он негромко усмехнулся.

– Вы просто очаровательны, мисс Аделаида Боден, вам это известно?.. Это может показаться странным, но ваши чистота и невинность бесконечно привлекательны. Мне, во всяком случае, они весьма по душе. Я даже жалею, что Джон наткнулся на вас первым…

Открыв дверцу, я выскочила из машины, твердо зная, что эти его последние слова Джону я передавать не стану. Анджело Берлини тоже выбрался из салона, но, в отличие от меня, двигался медленно, чуть не с ленцой. Обойдя машину сзади, он открыл багажник и отступил в сторону. Внутри я увидела аккуратно сложенный жакет Сары Бет, странно похожий на спящую лисицу.

Я наклонилась и схватила жакет, прежде чем Анджело успел сказать хоть слово. Прижимая его к груди, я повернулась и быстро пошла по тротуару туда, где пряталась Матильда. Я, впрочем, не сомневалась, что она внимательно наблюдала за нами из своего укрытия и, возможно, кое о чем догадывалась. Что касалось меня, то я только сейчас поняла, зачем Анджело тогда забрал жакет и какое нечеловеческое терпение ему понадобилось, чтобы пять месяцев дожидаться своего часа.

«Как паук в паутине!..» – подумала я.

– Было очень приятно познакомиться с вами поближе, Аделаида! – крикнул мне вслед Анджело. – Передайте мои наилучшие пожелания вашему жениху.

Я через силу улыбнулась и кивнула в ответ, потом сделала знак Матильде и первой двинулась через улицу к универмагу. Под ложечкой у меня сосало, руки оттягивал мертвый вес лисьего жакета.

Интересно, что все это может значить?

Вивьен Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Апрель, 2013

Мне снился все тот же кошмарный сон, который преследовал меня с тех пор, как я перестала принимать таблетки. Хотелось бы мне знать, когда это прекратится и когда я перестану наконец просыпаться в полной темноте, давясь криком и нашаривая на тумбочке несуществующее лекарство?

Во сне я стояла на краю ямы на нашем заднем дворе и смотрела вниз, на полузасыпанный землей скелет. Внезапно голый череп начинал улыбаться, рука скелета тянулась ко мне, и вот уже я сама оказывалась внизу, среди корней кипариса, и кто-то торопливо забрасывал мою могилу свежей землей.

Каждый вечер, ложась в постель, я твердо решала, что не стану пугаться, но как раз эта моя решимость и мешала мне уснуть. Я долго вертелась на кровати, потом вставала и принималась бродить по пустому дому, избегая наступать на рассохшиеся половицы, которые я помнила еще с тех времен, когда была маленькой. Пройдя по знакомым коридорам, я обычно спускалась по главной лестнице и, присев на ступеньку напротив водяного развода на стене, смотрела, как ползут по полу и по обоям полосы лунного света, вливавшегося в веерное окно над входной дверью.

Казалось, это место приобрело надо мной особую власть. Куда бы я ни направилась в своих ночных скитаниях, ноги непременно приводили меня сюда, а рука сама тянулась к пятну на старой штукатурке. Я прижимала ладонь к стене и словно наяву слышала голос Бутси, рассказывавшей мне о своей матери – о том, как она погибла во время наводнения, но спасла жизнь ей, в последний момент оставив на попечении подруги. Она не рассказывала только, почему ее мать так поступила, и я знала, что этот вопрос мучил мою бабушку всю жизнь.

Почему – спрашивала себя и я и тут же опускала руку и зажмуривала глаза, стараясь справиться с ураганом чувств, захлестывавших все мое существо. А может, он был не так уж силен, этот терзавший мое сердце ураган, просто впервые за много лет я ощущала его силу так, словно он застиг меня в открытом поле, тогда как раньше я всегда пережидала его под защитой Бутси, спасавшей меня одним своим присутствием. Словом, перемены были налицо, я только никак не могла решить, хорошо это для меня или плохо.

Часто, сидя на лестнице, я начинала плакать, сама не зная почему. Отсутствие Бутси я ощущала почти физически, как ощущаешь кровавую рану в груди – рану, которая никак не закроется. Может, я плакала по ней, как плачет ребенок, который хочет, чтобы его укутали в одеяло и прижали к груди, а может, я оплакивала тех маленьких девочек, которыми я и Бутси были когда-то, оплакивала наших матерей, которые ушли туда, куда нам было не дотянуться.

Автоматическая система кондиционирования воздуха, которую установили в доме после окончательного возвращения моей матери, со щелчком отключилась, и мне почудилось, что я слышу, как дышит сама старая усадьба, слышу медленный вдох и еще более медленный выдох десятков и сотен лет, которые обрели покой под ее затейливой и странной крышей. Прислонившись головой к перилам, я уже прикидывала, не попытаться ли мне заснуть сидя, когда со стороны кухни послышалось негромкое позвякивание столовых приборов. Решив, что это Томми вернулся с полей и пытается соорудить себе что-нибудь перекусить, я поднялась на ноги и, бесшумно двинувшись через прихожую, толкнула ведущую в кухню дверь.