– Извини, – вполголоса сказал Джоко Марии и прыгнул вперед. Он обрушился на Берта всей тяжестью своего тела и вывернул ему руку. Тот взвыл от боли, а жуткого вида нож выпал из его руки и грохнулся на пол.

Русский крутанулся вокруг себя. Его усмешка стала шире, он поблагодарил Джоко кивком.

– С удовольствием, – Джоко дал сопротивляющемуся Берту по шее. Бывший боксер дернулся к русскому, но нарвался на целую серию прямых ударов в живот, в челюсть и в ухо.

Мария ожидала, что Берт последует на пол за остальными двумя, но тот удержался на ногах и, более того, невозмутимо встал в стойку. Отбросив обломок табуретки, он сжал руки в кулаки – его правая повисла в воздухе, дюймах в девяти от его носа. Быстро и с мертвой точностью он дважды ударил левой рукой русского. Один удар пришелся в скулу, другой в бровь.

В толпе зашумели громче, узнав технику профессионального боксера. По кругу пошли новые ставки. Русский, тряся головой, отступил назад. Теперь оба стали осторожно кружить друг против друга.

Джоко, все еще усмехаясь, вернулся к Марии.

– Отличная драка.

– Раз ты так считаешь…

Джек Ронси откатился из-под ног дерущихся. Теперь он поднялся на ноги и окровавленной рукой поманил Джоко:

– Эй, Джоко, почему бы тебе не пойти с нами по-хорошему?

Джоко отодвинул свою леди в сторону:

– Кто меня домогается?

– А по-твоему, кто? Королева Виктория, конечно?

– Она слишком стара для меня.

– Тебе от нас не уйти, – проворчал боксер. – Почему бы тебе не пойти с нами миром?

– Нам лучше смотаться отсюда, – сказал Джоко Марии. – Эй, русский! – окликнул он. – Ты справишься?

Русский гулко хохотнул. Словно играя с Бертом, он бросился вперед и так припечатал ему нос, что оттуда брызнула кровь. Берт попятился. Чарли, прижимая к груди руку, корчился под столом.

– Готов! – взвыл русский, выбрасывая руку по направлению к последнему стоящему на ногах противнику. – Джек Ронси, а ты хочешь, чтобы тебе сломали нос или руку?

Джек Ронси прирос к полу. Весь «Петух Робин» вдруг притих, зрители азартно ждали, стремясь услышать его ответ. Со свирепым ворчанием вместо слов тот стремглав выскочил в ночь.

Раздались возгласы одобрения. Мужчины и женщины сгрудились вокруг победителя и стали собирать ставки. Бармен принес кружки с пивом и выставил их на стойку.

Первую он подал русскому. Тот осушил ее одним глотком, затем постучал кулаком в грудь, загудевшую как колокол, и разразился ревущим смехом.

Вторую он подал Джоко, который передал ее Марии и взял следующую. Они чокнулись кружками и выпили.

Мария Торн никогда еще не чувствовала такой ПОЛНОТЫ жизни, когда пила вместе со своим мужчиной, сидя за стойкой бара в своей бесстыдно короткой юбке и закинув одну ногу на другую.

Машинопись была где-то очень-очень далеко.

Когда они вышли из таверны, улицы были серыми от утреннего света, просачивающегося сквозь туман. Джоко обнял Марию за талию, и они зашагали в ногу.

Прижавшись к Джоко, она положила голову ему на плечо:

– Куда мы идем?

– А куда тебе хочется?

– Все равно куда, лишь бы с тобой. Джоко обнял ее крепче:

– Я отведу тебя домой.

– Это замечательно. Я не помню, когда последний раз спала в постели.

Они шли пешком, пока не поймали попутную повозку. Забравшись в ее дальний угол, они уселись там, поджав под себя ноги, словно дети. Когда они проезжали мимо уличных торговцев молоком и горячим хлебом, Джоко обеспечил своей леди роскошный завтрак.

Проезжая мимо церкви Святого Люка, где зазвонили колокола, они пересели в кеб.

– Я чувствую, что нам надо зайти туда и принести благодарность, – сказала Мария. – По-моему, самое худшее уже позади.

Джоко не ответил. Его глаза внезапно погрустнели.

– Ты думаешь, что это не так? – она придвинулась к нему еще ближе.

– Да.

Мария положила ладонь на его руку:

– Во всяком случае, когда мы хорошо выспимся, нам все покажется в ином свете.

Она открыла дверь в холл и без малейшей дрожи смущения повела его внутрь.

– Кто-нибудь увидит… – смешался Джоко. Повернувшись к нему, Мария приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы:

– Я так отношусь к тебе, Джоко, что мне наплевать, даже если в холле будет сидеть сама королева Виктория. Бедная старушенция, она, наверное, никогда никого не любила.

Ее поцелуй стер усталость со щек Джоко. Он крепко обнял ее.

Войдя в комнату, Мария присела у камина, чтобы развести огонь, но Джоко заставил ее встать:

– Обойдемся без этого.

– Я только хочу согреть комнату, – стала настаивать она. – Здесь так долго никого не было, что все простыни отсырели.

Он накинул шаль ей на плечи и увел от камина:

– Мы согреем их.

Не успела она понять, о чем он говорит, как он зарылся лицом в ее груди.

– Джоко…

Он не поднял головы, водя губами по ее чувствительной плоти, выпирающей из корсета. В то же время его руки распустили завязку на горловине ее сорочки. Та соскользнула, обнажив плечи Марии. Затем Джоко порывисто стянул вниз корсет, не дав себе труда расшнуровать его, освобождая из плена пленительную грудь Марии, и его рот сомкнулся вокруг ее соска.

– Мария… Мне уже несколько часов хотелось этого. Если бы я не был там с русским, то, клянусь, сделал бы это еще в «Петухе Робине». Когда ты вошла туда… с распущенными волосами…

– …так посоветовала Герцогиня…

–..и твои груди…

– …выглядели неприлично, как…

– …я подумал, что взорвусь.

Мария так и не закончила свою фразу. Джоко сосал ее соски, целовал ее груди, сжимая их в ладонях. У нее не было силы воли остановить его, осталось только стремление снова испытать силу его страсти.

Она застонала и запустила ладони в его густые белокурые волосы. Они обвились вокруг ее пальцев. Откинув голову, она тесно прижалась к нему. Сначала ее пятки, а затем и кончики пальцев оторвались от пола. Она обхватила его талию лодыжками.

– Рия…

– О да, Джоко.

Он поднял голову и отыскал ее рот, ожидающий его, открытый, жаждущий. Одновременно она прижалась к нему всем телом, чувствуя сквозь одежду его растущее естество. Только тончайший батист ее панталонов разделял их. Мария нетерпеливо прижалась к нему: