Мы шли и шепотом подшучивали над тем, что увидели.

Все вокруг и вправду выглядело довольно забавно, словно мы попали в декорации какого-то кино. Все было, как сказал Барс, пА-бАгатому: картины в позолоченных рамах, длинные коридоры с рядами пронумерованных дубовых дверей и надписями: «Танцзал», «Вышивальная», «Музкласс», «Кулинарная», «Киносмотровая», «Красный уголок», «Галерейная».

– Увидеть бы хоть одну цыпу… – шепнул мне Барс.

– Наверное, их здесь берегут от стресса видеть таких лабухов, как мы… – усмехнулся я.

– Ага! Или они беременеют от одного только взгляда… – добавил Барс.

– «Новые женщины нового тысячелетия!» – процитировал я рекламный слоган, вычитанный в газете.

– Видимо, будем лабать с завязанными глазами! – пошутил Барс.

– Кочумай![4]– сказал я.

– Следи за базаром, – предупредил Барс, кивая глазами на Петровича, который терпеть не мог, когда мы, уважаемые работники культуры, говорили на музыкальном сленге.

А Василий Петрович семенил за почтенной дамой, как заяц за морковкой.

Разве что не кланялся по дороге, и это было вполне понятно: деньги обещаны немалые.

Наконец Мадам завела нас в комнату, которая, видимо, была ее кабинетом.

Она направилась к роскошному широченному столу и уселась в высокое кресло, на спинке которого красовался герб заведения: какой-то текст в обрамлении пшеничных колосков.

Мы, как стадо баранов, сбились в кучу и остались стоять перед ней на красном ковре.

Мне показалось, что сейчас в комнату войдут такие же дамы в черном с розгами и отстегают всех нас по очереди как школьников, опоздавших на вечернюю молитву.

– Итак, господа, – строгим голосом сказала Мадам, – вы находитесь в учебном заведении с безупречной репутацией! И поэтому попрошу оставить все ваши смешки и комментарии при себе.

Наверное, она слышала наши разговоры.

Мы смутились.

А Мадам продолжала, как будто дрова рубила:

– Введу вас в курс дела. И прошу запомнить все, что не собираюсь повторять дважды. Итак, сегодня вы будете играть на балу. Первая часть выступления – когда гости будут съезжаться, вторая – когда будут танцевать. В перерыве вас покормят в беседке. После второй части вы все получите оплату и вас отвезут назад. Но перед этим я должна поговорить с каждым отдельно.

– Зачем? – вырвалось у меня, и я мгновенно получил струю ледяного азота из глаз суровой Мадам.

– Чтобы предотвратить эксцессы! – сказала она.

Я улыбнулся.

Интересно, каких таких «эксцессов» она ждала от двенадцати лабухов со скрипками и тромбонами?

Мадам, показывая на меня, кивнула:

– Начнем с вас. Остальных прошу выйти.

В ту же минуту дверь открылась, в нее вплыли две дамы и плавными, но настойчивыми движениями согнали моих товарищей с ковра, показывая на выход.

– Там комната ожидания, – пояснила Мадам. – Я буду вызывать вас по одному.

– Ну ты, блин, попал… – прошептал Барс. – В случае чего – кричи!

Я остался стоять на ковре перед столом, напоминавшим полстадиона.

Мадам придирчиво рассматривала меня, листая анкету. Я почувствовал, что начал противно потеть.

– Что у вас с рукой? – спросила она.

– Собака укусила, – сказал я.

– Уличная или домашняя?

«Стритовская», – хотел ответить я, но вовремя спохватился: не стоит нарываться.

– Домашняя, домашняя, – вкрадчиво сказал я. – Вальпургиевой породы за восемь тысяч долларов. За каждую лапу.

Глаза Мадам гневно блеснули.

Она задала еще парочку бессмысленных вопросов насчет моего образования, сексуальной ориентации и происхождения родителей.

– Зачем вам все это? – как можно более нежным голосом спросил я. – Я не собираюсь оставаться здесь дольше, чем вам нужно.

– Надеюсь, – хмыкнула она. – Но в случае чего мы должны знать, где вас найти.

– А в случае чего такое может произойти? – Я изобразил крайнюю степень глупости – и в глазах, и в голосе.

Она сделала вид, что не слышит, поставила в моей анкете какую-то галочку и кивком разрешила выйти.

– Операция прошла успешно, – успел шепнуть я Барсу перед тем, как он в свою очередь переступил порог этого гестапо.

Стоя в коридоре под присмотром двух дам, мы тихо переговаривались о том, что нужно было дать нам хотя бы попить. Ведь до начала их так называемого бала оставалось несколько часов.

– Можем ли мы немного прогуляться по вашей прекрасной территории? – спросил у одной из дам Василий Петрович. – Ребята устали стоять. Надо настроиться на концерт…

– Нет, – почти в один голос сказали обе. – Для вас приготовлена общая комната – там и отдохнете. Ходить по нашей территории посторонним запрещено – вы можете потревожить лицеисток!

Итак, следующие три часа мы провели в «гадюшнике», похожем на каморку ожидания в провинциальном аэропорту. Я бы не удивился, если бы сейчас с потолка на нас, как на тараканов, полился дезинфекционный душ. Наверное, мы попали в этот трехчасовой «моральный карантин» для того, чтобы из нас вышли все грешные мысли.

Так оно и произошло.

Когда наконец дверь открылась и женщина в черном позвала оркестр на выход, мы уже напоминали зомби, которым хотелось одного – попасть на концертную площадку и отдаться музыке, наплевав на все, что творится вокруг.

Поэтому мои впечатления были довольно вялыми, как во сне.

Нас под конвоем работниц лицея – женщин с суровыми, замкнутыми лицами – повели сквозь душистые лабиринты красиво постриженных газонов с множеством цветов, мимо деревьев с безупречно побеленными ножками, мимо беседок, бассейнов и патио, украшенных целомудренными мраморными скульптурами. Мы шли по аккуратной, устланной мелким гравием тропинке, словно какая-то библейская толпа в ожидании благой вести. И наконец вышли к святая святых – белому зданию, похожему на раковину.

Вокруг «раковины» царила праздничная атмосфера. На деревьях горели разноцветные гирлянды, колонны были обвиты живыми цветами, ступеньки устланы красной дорожкой. Нашу процессию остановили возле беседки и попросили подождать.

Всем нам не терпелось скорее увидеть лицеисток, о которых мы изрядно уже нашутились в «гадюшнике».

Но пока увидели вот что.

Широкая красная дорожка вела от левой створки ворот (которую я сразу не заметил, так как она была замаскирована живой изгородью) до самого входа в бальный зал. По обе стороны дорожки выстроились сотрудницы лицея – воспитательницы, учительницы, надзирательницы. Сама мадам Директриса с несколькими женщинами стояла на входе в зал, встречая гостей.