Так и хочется переспросить: «Точно?» — но я себя сдерживаю. Раз сказал, значит, так и есть.

— Я очень тебя люблю. Правда. Я… Дим, я хочу быть с тобой, потому что я тебя люблю. И все. Нет других причин и… даже если ты никогда не разведешься, я все равно тебя люблю. Только это и имеет значение. Завтра может никогда не наступить.

Чувствую, как он напрягся от моих слов, как еще крепче прижал к себе. А я знаю, что это далеко не все, что я должна ему сказать, в чем признаться.

— Прости… я сглупила… я не знаю, мне не нужно было идти с Антоном… он хороший парень, я назло, и это так отвратительно... — Хочу приподнять голову, но совесть не дает заглянуть ему в глаза. — Ничего не было, честно…

— Никогда так больше не делай, договорились? — произносит он спустя пару минут мучительной тишины. — И забудем об этом.

— Обещаю… никогда.

Вот оно — счастье: обнимать любимого, проживать с ним каждое мгновение так, словно оно последнее. Потому что жизнь может не дать второго шанса сказать «люблю».

Я это точно знаю.

— Ты же в Лондон собирался. — Я уже как-то незаметно для себя уселась поудобнее на колени Диме и спрятала лицо у него на груди. — Не полетел, значит…

— Не страшно. — Он рассеянно гладит меня по волосам. — Не думай об этом.

Замираю от его ласкового убаюкивающего голоса. Так непривычно и приятно. Чувствую, что меня снова клонит в сон. Но я так боюсь уснуть, а потом проснуться и понять, что все это было не наяву. Поэтому начинаю спорить, чтобы взбодриться.

— Я хочу думать о твоих делах. И знать хочу все. Это же часть твоей жизни, а значит, и меня касается.

Я замолкаю, практически не дышу, жду его реакции — ведь я так ругалась на его бизнес, постоянные исчезновения по делам, а сама, хоть и работаю в его компании, толком ничего о ней не знаю.

— Хочешь? — негромко переспрашивает Дымов. — И готова слушать?

Он задает вопрос, а я слышу в нем упрек, но не обижаюсь. Я, наверное, выбрала лимит обид на Диму года этак на два, а может, и больше.

— Готова! — Задираю голову вверх и встречаюсь со взглядом любимых зеленых глаз. — Рассказывай.

Если б я только знала, о чем попросила… Потому что он и правда все рассказывает, спокойно так, а мне хочется топать ногами и ругаться. Такой шанс!

— И что, этот Ганаев теперь не станет тебе продавать акции? — Я даже не пытаюсь скрыть досаду в голосе. — Это все из-за меня!

— Я сам принял решение вернуться, Петра, это мой выбор, не твой, — успокаивает меня Дима. — Есть кое-что поважнее этой сделки.

Сижу грустно вздыхаю, но помалкиваю: что бы он ни говорил, а я чувствую себя виноватой. Если бы не пошла в этот центр с Антоном, если бы не закатила истерику Дымову, если бы…

Если бы!

Я так хотела быть самой важной для него — важнее Таисии, его обязательств перед ней и ее отцом, важнее его бизнеса — и вот, пожалуйста, цена моим хотелкам. Так эгоистично и по-детски, как будто сама себя наказала. А он… он столько сделал, чтобы дать мне то, что я хочу, и споткнулся у финиша. Из-за меня.

— Я не могу тебе обещать, что мне удастся разрешить эту ситуацию, Петра, — после недолгого молчания говорит Дымов. — Все может остаться как есть.

Он внимательно смотрит мне в глаза, ища ответа на незаданный вопрос. В душе по-прежнему чувствую досаду, что сделка сорвалась, но взгляда не отвожу.

— Значит, останется так как есть. — Киваю головой. — Я понимаю.

Надеюсь, что так и есть. Сейчас вообще кажется кощунством строить какие-то планы, все, что я хочу, — это просто жить рядом с любимыми людьми. А что у них в паспорте или в других документах написано, сейчас уже неважно. Я даже с Таисией больше не хочу знакомиться. По крайней мере, не сейчас.

— Я люблю тебя, — снова признаюсь в своих чувствах. Это так легко и приятно, что даже удивляюсь, почему раньше молчала.

— И я люблю тебя.

Губы мягко касаются виска, спускаются ниже, а я, прикрыв глаза от удовольствия, подставляю лицо под его поцелуи. В голову некстати приходит мысль, что я даже не знаю, как выгляжу, но тут же забываю, потому что его губы наконец накрывают мои…

Деликатный стук в дверь заставляет вернуться в реальность — мы в больнице, вокруг полно людей, хорошо еще, что я одна в этой палате…

— Привет, маленькая.

Папа! Только он меня так называет. Очень редко, когда сильно за меня волнуется, как сейчас. Я его почти полгода не видела и так соскучилась!

— Я зайду попозже. — Дима быстро встает с кровати и прямо при папе, ни капли не стесняясь, целует меня в макушку, а потом, коротко кивнув нам обоим, уходит.

И хорошо, что не видит взгляд Огнева-старшего. Он у меня боевой, мы с братом все в него.

— Пап!

Через несколько секунд уже в объятиях родителя, трусь щекой о его щетину, словно в детство вернулась.

— Напугала нас всех! — папа сердится, вспыльчивый, как и я. — Когда мама позвонила и сказала, что ты в пожаре чуть не погибла, думал, с ума сойду. Прилетаю и вижу тут этого хлыща, который указания всем раздает! И давно ты с ним?

Папа не церемонится, забрасывает вопросами, попутно ощупывая, проверяет, цела ли я.

— Мартин, отстань от ребенка! — В палате появляется вся моя семья в полном составе. — Она только в себя прошла.

— Ты сама сказала, что этот парень женат! — папа, как всегда, говорит то, что думает, не фильтруя, а я в упор смотрю на маму. Класс!

— Там все не так просто, и давай порадуемся, что с Петрой все нормально.

— Я люблю его, пап, — прерываю маму, решив не откладывать этот бой с родителями и братом. — И мне неважно… я очень многое для себя поняла.

— Да ты с ним знакома-то всего ничего! — Лукаш, конечно, не мог промолчать и вставил свои пять копеек.

— Мало знаю, согласна, я и себя-то не знаю, что про других говорить. И я понятия не имею, что будет дальше, может… может, у нас вообще ничего с ним не получится и через пару месяцев мы расстанемся… — Не представляла, что мне будет так сложно произнести вслух эти простые слова. — Может, я пойму, что нам не стоит быть вместе, или он решит, что я не подхожу, или… да что угодно может случиться, мы не знаем, что будет завтра. Но я точно знаю: я хочу быть с ним и не буду ждать, я не стану отказываться от него лишь потому, что он фиктивно женат. И если я ошибусь, это будет моя ошибка, пап. Моя! Но ведь и жизнь эта тоже моя.

Он не согласен. Вижу по папиным глазам, ему не нравится то, что я говорю. Наверное, впервые в жизни не чувствую его поддержки.

— Я мечтал тебя к алтарю вести, Петра…

— А мама — увидеть меня в белом платье, — продолжаю я его мысль. — Прости, пап, но этого может не случиться. Дымов вообще может никогда не развестись. Я не буду ему ставить никаких условий, и вообще… мы слишком забегаем вперед.