Шипя и плюясь искрами, головня упала на ткань. Та несколько секунд тлела, не загораясь, потом вспыхнули крупинки пороха. Весело треща и вспыхивая, они передавали жар одна другой, пока над мешком не образовалось исходящее горьким сизым дымом огненное облако. Обратно по Ромкиным следам побежали к городу веселые огоньки. Проводив их взглядом, молодой человек оглянулся и снова бросился к пролому. Перескочил через груду битого камня и вылетел на узкую полоску золотого песка, отделяющую серую громаду стен от голубой поверхности озера. Несколько аркебузных выстрелов прорезали грохот фальконетов. Пули выщербили стену за его спиной. Не останавливаясь пробежал несколько шагов и, вытянув руки над головой, нырнул.

Озеро приняло его в свои объятия. Он скользил в них, остужая прохладными потоками разгоряченное тело, сколь хватало дыхания. Вынырнул и тут же нырнул снова.

Толща воды колыхнулась, как кофейная гуща на дне опрокидываемой чашки. Ил поднялся со дна бурыми копьями. Волна подхватила Ромку и вместе с грязью и водорослями выбросила наверх, где его молотом по барабанным перепонкам настиг грохот взрыва.

В короткую подзорную трубу Кортес озирал разрушения, которые учинила его артиллерия. Он искал фигуру, на миг мелькнувшую в проломе стены. Даже невооруженным взглядом ему показалось, что это дон Рамон.

Да, точно он. Кортес вздрогнул, увидев, как по-обезьяньи ловко перескакивает он через развалины, пробегает по песку и рыбкой ныряет в озеро. А вокруг густо ложатся пули и болты.

— Не стрелять по плывущему! — закричал он, хватая цевье ближайшего арбалета и задирая его вверх. — Это дон Рамон! Прикрыть его огнем. Стену под прицелом держать!

Где же он? Почему так долго не выныривает? А вот, показалась над водой темная голова, облепленная мокрыми волосами. Снова исчезла.

Палубу под ногами капитан-генерала тряхнуло. Стены города качнулись, от пляжа к стоящим на якоре кораблям, разрастаясь ввысь и вширь, побежала волна. Мягкой рукой подняла она скорлупки бригантин на огромную высоту. И сверху, с какой-то невероятной точки, увидел Кортес длинный драконий язык пламени, вырывающийся из пещеры в скале. Потом скала вздрогнула и лопнула, как тыква под ударом топора. Брызнула во все стороны валунами величиной с дом. Взлетела в небо мириадами камней. Южный район города — Теночтитлан — перестал существовать вместе со всей мешикской артиллерией, не успевшей сделать ни одного выстрела по врагу. Теперь Мешико с разрушенными стенками, незащищенными дамбами и без тяжелых орудий сам ложился под ноги завоевателей. Время было отдавать приказ для последнего штурма.

Над мачтами взлетели сигнальные флажки. Закованные в броню испанские солдаты, поддерживаемые тысячами талашкаланцев в ярких одеждах, вступили на дамбы.

Бои вокруг города шли третий день без остановки. Грохотали пушки, сухо щелкали аркебузы, ревели боевые кличи и орали песни идущие в атаку отряды, кричали раненые. Ветер подхватывал и разносил грохот и крики над водной гладью, усиливая многократно. А вокруг временного лагеря великого правителя шла обычная суета. Толпились свитские, сновали служанки и наложницы, разнося еду и напитки. Повара десятками забивали кур и маленьких собачек. Многочисленная стража внимательно вглядывалась в даль.

Терзаемый болезнью Куаутемок, скособочась восседал за широким столом, заваленным доставляемыми со всех концов империи сообщениями. Правитель наугад вытаскивал одно, пробегал глазами и разжимал пальцы. Упавший на пол листок тут же подхватывал специально приставленный мальчик.

Но смысл посланий все время ускользал от правителя, его глаза то и дело соскакивали на картину разрушенного Теночтитлана, которая, как в рамке меж двух колонн и парапета, виднелась с его места. Перепаханная земля, вывороченные камни, обрушенная стена, широкий канал, некогда отделявший островок от архипелага. Во время строительства города он был засыпан, а теперь вскрылся от вызванных взрывом пороха потрясений. И везде обломки, обломки, обломки… Обломки былого могущества. Куаутемок специально повелел организовать свою ставку здесь, чтобы эта страшная картина не давала ему ни на минуту забыть о грозящей его стране опасности.

Однако не было худа без добра. Эта страшная трагедия сплотила и народ Мешико. Подняла его боевой дух до невиданных высот. Городские жители сами сколачивали отряды самообороны и выбирали касиков. Организовывали ночное патрулирование и школы обучения владения оружием. Армия рвалась в бой. От военачальников регулярно поступали просьбы отправить их на дамбы, где их товарищи смогли остановить проклятых teules. Жрецы рассказывали о людях, которые сами приходили в си Уицлипочтли и просили принести их в жертву богу войны, чтоб он смилостивился и послал им победу. И он пошлет. Бог войны обычно покровительствует тем, на чьей стороне больше войск, подумал Куаутемок, глядя, как маршируют на дамбы новые отряды.

Кортес сидел за большим круглым столом на корме «Сантьяго» и задумчиво смотрел поверх голов шушукающихся кабальерос из недавно пришедшего пополнения. Ромка откинулся на стуле и из-под полуопущенных век смотрел на донью Марину, присевшую на подлокотник кресла капитан-генерала.

С самого возвращения в испанский лагерь с ним происходило что-то странное. Раньше ему случалось интересоваться девушками — и московскими, и польскими, и индейскими. Иногда они вызывали благородное томление в его груди и желание совершить какой-нибудь подвиг, как рыцарю ради прекрасной дамы из героических сказаний.

С доньей Мариной было не так. Ему хотелось подойти поближе, чтоб вдохнуть запах резеды, исходящий от ее волос, тот самый, что врезался в память вместе с коричным перегаром от ночного убийцы. Просто прикоснуться к платью, почувствовать идущее сквозь ткань тепло ее тела. Чувство было для него новое и… Неожиданно приятное.

Мирослав выковыривал грязь из-под ногтей небольшим ножиком и тоже поглядывал на донью Марину. С женой капитан-генерала творилось что-то неладное. Она ерзала на подлокотнике. Оценивающим взглядом женщины, принимающей для себя важное решение, окидывала она то Кортеса, то Мирослава, то… Ромку?! Да она… У Мирослава захватило дух. Он даже не заметил, такого с ним не случалось с молодых ногтей, как лезвие соскочило и впилось в подушечку пальца.

Не заметили этого и остальные. Агильяр, чавкая и вытирая руки о полу домотканой рубахи, догрызал очередную куриную ногу. После аскезы мешикской тюрьмы он все никак не мог насытиться. Андрес де Тапия, недавно отправленный в тыл доложить о состоянии дел и подлечить многочисленные раны, почесывал зудящее под окровавленными тряпками тело. Казалось, его все время едят вши. Настроение у всех было мрачное и подавленное.

Ни один из трех корпусов не смог продвинуться по своей дамбе дальше первой развилки. Отрядам, занявшим очередной участок днем, ночью приходилось отходить за последний взятый мост, иначе их могли окружить и перебить. К тому же на озере стали появляться ловушки. Под десятком коников из отряда Олида неожиданно обрушился мост, через который они еще вчера атаковали очередную мешикскую баррикаду. На барахтающихся в воде людей в тяжелых доспехах налетела туча индейцев. Если бы не решительные действия пехотного капитана Франсиско де Луго, который, рискуя головой, пробился на помощь сквозь сомкнутые ряды неприятеля, погибли бы все. А так всего двое, они захлебнулись, прежде чем подоспела помощь. Мешики же успели убить четырех лошадей.