— Никаких наркотиков. Только попробуй, только попытайся играть против меня, малыш, и я отрежу тебе яйца.

Делорио молча смотрел на отца. Доминик взъерошил сыну волосы.

— Ты же хороший мальчик, Делорио. Ты не такой, как твоя мать. Постарайся таким и оставаться.

Хиксвилъ, Нью-Йорк

Апрель, 1990 год

Сильвия Карлуччи Джованни не была пьяна. Она не пила ни капли с той жуткой ночи, когда ее молодой красавчик Томми Ибсен, сильно нанюхавшись кокаину, сбил ту женщину… ту бедную женщину, которая до сих пор лежит в больнице без сознания. Сильвия никак не могла забыть, как бледно было лицо Томми, когда он рассказывал ей о том, что он наделал: как он вел машину, напевая песню, ощущая собственную силу и чувствуя необыкновенную легкость от наркотиков, а тут эта «БМВ» попалась ему на пути, и он ударил ее, как раз со стороны водителя. Томми до сих пор видел перед собой лицо этой женщины — на нем застыло изумление, крайнее изумление и ужас. Почему-то Томми показалось, что она знает его, но сам он никак не мог вспомнить, где ее видел. Женщина уже знала, что он врежется в нее, врежется сильно. Она смотрела на него так, как будто уже смирилась с тем, что должна погибнуть.

Сильвия прогнала прочь эти мысли. Все позади, женщина выживет, должна выжить. Сильвия выяснила, что ее зовут Маргарет Ратледж, она жена очень преуспевающего газетного магната Чарльза Ратледжа. За нее взялись самые лучшие врачи… и она будет жить. Сильвия была вне опасности, Томми тоже ничего не угрожало. Полиция ничего не знала.

Сильвия бросила взгляд на свои двухлетние кусты роз. Она так преданно заботилась о них, даже пела им оперы, в основном арию из «Мадам Баттерфляй», и все равно цвет их казался ей недостаточно красным, а лепестки не были такими мягкими и бархатистыми, как ей бы хотелось. Конечно, сейчас только начало года, но надежды, которые она возлагала на них, награды, которые мечтала получить за них на фестивале цветов Лонг-Айленда, — все это теперь казалось несбыточными мечтами.

Сильвия подняла взгляд и увидела, что к ней, нахмурившись, направляется ее тайваньский слуга, Ойстер Ли.

Это был телефонный звонок. Очень срочный, как сказал ей Ойстер. И когда Сильвия, тоже нахмурившись, подняла трубку, одновременно стягивая с рук садовые перчатки, лицо ее стало белым как полотно. — О Боже, — воскликнула она и лишилась чувств.

Отель «Беннингтон», Лондон

Апрель, 1990 год

Он дозвонился с первого раза.

— Привет, Меркел. Это Маркус. Мне надо поговорить с Домиником. Это очень важно. Что? Ты шутишь! Не выпускай его с острова. Нет, я понимаю, что ты ни черта не можешь сделать… Ладно, позови его. Постараюсь вразумить его.

Рафаэлла делала ему знаки руками, и Маркус, прикрыв трубку ладонью, проговорил:

— Умер старик Карлуччи, и Доминик собирается ехать на похороны в Чикаго. Там будет его жена, Сильвия, которая… Доминик?

— Привет Маркус. Ты в Лондоне?

— Да, и мне надо обсудить с вами две вещи. Во-первых, госпожа Холланд находится со мной…

Рафаэлла напряглась, но, само собой разумеется, она не могла слышать, что ответил Маркусу Доминик. Лицо Маркуса, черт бы его побрал, оставалось непроницаемым.

— Если вы немного помолчите, я все вам объясню, — вставил Маркус. — Послушайте, с ее матерью все в порядке. Она просто приняла все слишком близко к сердцу. Я уговорил ее на время оторваться от книги и уехать с острова. Я собираюсь снабдить ее кое-какой общей информацией. Извините, что не поставили вас в известность, но так получилось. Она побудет со мной какое-то время… Да, Доминик, со мной.

Доминик уставился на телефон, жалея о том, что не может видеть лица Маркуса. Хотя, даже не видя его лица, он знал, что на нем написано. Этот тяжелый подбородок, свидетельствующий об уверенности в себе, и обаятельные веселые голубые глаза. Черт бы его побрал, он все-таки увез Рафаэллу! Маркус спит с ней и не скрывает этого. А ведь у Доминика имелись на девушку свои планы. Он всерьез намеревался переспать с ней, когда она вернется с Лонг-Айленда. И если бы все прошло именно так, как Доминик предполагал, тогда скорее всего он бы женился на ней.

Именно так он собирался поступить.

Как только Сильвия будет мертва.

Когда Доминик станет вдовцом, он сможет жениться снова. Коко слишком стара. Жаль, но это так. Годы, когда она еще может на что-то сгодиться, практически сочтены. И скоро он отправит ее подальше. Доминик вспомнил про аборт, который сделала Коко три с половиной года тому назад. У нее должна была родиться девочка. А что еще он мог посоветовать ей? И, как ему показалось, она совсем не возражала. По крайней мере Коко об этом не особенно распространялась.

А возраст Рафаэллы был идеальным. Даже если у нее вначале родится девочка, она достаточно молода, чтобы потом родить целую гвардию мальчиков.

И вот теперь Рафаэлла с Маркусом. Спит с ним. И если она останется с ним, возможно, ей угрожает опасность. Доминик вспомнил о Родди Оливере и побледнел. Этот человек — настоящая коварная змея. Но ничего не поделаешь. Доминик терпеть не мог чувствовать себя бессильным.

Он вздрогнул, когда из трубки донесся ровный голос Маркуса.

— Что ты сказал? Повтори, Маркус.

— Я сказал, Доминик, что считаю сумасбродной вашу идею уехать с острова. Подождите, пока я найду человека или людей, которые стоят за покушением, за «Вирсавией». Лэйси не сможет охранять вас и днем и ночью, никак не сможет. Зачем вам ехать в Чикаго? Какое вам дело до Карлуччи? Вы ненавидели его лютой ненавистью за то, что он угрожал вам, но теперь вы можете просто… — Маркус запнулся: внезапно до него дошли мотивы Доминика. Должно быть, этот человек не в своем уме, если считает, что может так просто привести в исполнение свои планы. Но Доминик пойдет на это. Он слишком долго живет на острове, он стал здесь королем, настоящим феодальным правителем, единственным законодателем. И он забыл, как уязвим может быть человек, находясь вне этого маленького паршивого островка. Маркус очень спокойно спросил:

— Вы хотите встретиться с Сильвией в Чикаго? И потребовать у нее развода?

Доминик рассмеялся:

— Маркус, ты не перестаешь удивлять меня. Увидеться с Сильвией? Разумеется, да, если только моя маленькая женушка не побоится приехать в Чикаго. Если же она не появится там, тогда… Будет видно, не так ли?

Маркус почувствовал свою беспомощность. Он повесил трубку, зная, что Доминик Джованни поступит именно так, как захочет. И еще он понимал, что Доминик просто рвет и мечет из-за того, что Маркус увез Рафаэллу. Он повернулся к девушке.

— Ну?

Рафаэлла все еще злилась на Маркуса и к тому же из-за разницы во времени чувствовала себя отвратительно после полета. Казалось, она была готова разорвать своего похитителя на куски. Волосы ее растрепались, одежда измялась, но Маркус не мог не улыбнуться.