Их интересовали сходные вещи, прежде всего – политика, образ жизни, интеллектуальные течения, культурная жизнь. Именно на это они обращали внимание и отражали в своих письмах и книгах. К режиму парламентского правления они относились априори настороженно, но политика их весьма интересовала, хотя Вяземского больше раздражала.

Каким образом эти люди оказались во Франции? Владимир Строев, как он сам пишет в предисловии к своей книге, следующим образом: некий «Д», один из русских аристократов, проживавших в Париже, понимая, что во Франции получали крайне недостоверные сведения о России, задумал распространить в чужих краях объективную информацию о своем отечестве. Под «Д» фигурировал уже известный нам Анатолий Демидов, состоявший при русском посольстве в Париже. Выбор пал на Строева, который должен был собирать материалы и передавать их французам. Он приехал в Париж осенью 1838 г. Однако результатом этого путешествия стала книга не о России, а о Франции – «Париж в 1839 году».

Для друга А.С. Пушкина князя Вяземского поездка в Париж была заветной мечтой всей жизни. В детстве он находился под влиянием отца, европеизированного вельможи, стремившегося, по насмешливому замечанию современника, «в Пензе создать свой Лондон». Отец Вяземского женился на иностранке, исколесил в молодости всю Европу, он и в России окружал себя иностранцами, следил за иностранной литературой, был поклонником энциклопедистов и Наполеона. Его сын воспитывался гувернерами-французами и усвоил французскую речь раньше русской. Пребывание в пансионе иезуитов в Петербурге содействовало укреплению у мальчика европейских симпатий. Именно сочинения французских писателей оказали наибольшее влияние на формирование его либеральных взглядов[774]. В 1820-е гг. Вяземский ежегодно покупал все доступные привозные новинки в книжных магазинах, выписывал из Парижа по оказии то, что нельзя было достать иначе, получал книги от друзей[775].

Учиться у Франции, чтобы потом культурный и политический опыт ее применить на родине, в России, – эта мысль была очень близка Вяземскому в молодые годы. Свое стремление во Францию для этой цели он объяснял, и очень справедливо, некоторыми особенностями своего характера, который делал ему особенно близкой французскую политическую и литературную школу. «Надобно непременно ехать в Париж года на два… Я не могу учиться по книгам…»[776] Однако бывший долгие годы «невыездным» и опальным князь впервые выехал за границу в 1835 г., а во Франции оказался во время второй поездки летом 1838 – весной 1839 г. Получив служебный отпуск, о продлении которого он потом должен был несколько раз ходатайствовать, Вяземский выехал из Петербурга один, без семьи, морем в Германию, официально – для лечения глаз. Однако затаенная мысль о посещении Парижа или, вернее, сожаление, что не он является целью поездки, не оставляла его при отъезде. «Отчего не выкопаете вы целительных вод в Париже?» – шутя спрашивал он своего друга А. Тургенева в письме от 25 февраля 1838 г.[777]

Пройдя курс лечения в Киссингене, Вяземский должен был отправиться на морские купания в Булонь или в Англию. По пути к морю он решил заехать в Париж и провести там несколько дней. Выезжая за границу, Вяземский не имел разрешения на посещение Парижа и, вероятно, оформил это дело полулегально, через русских посланников во Франкфурте-на-Майне и Париже. Поэтому он предпочитал не называть в письмах к семье место своего путешествия, а заставлял лишь догадываться о нем[778]. Первое упоминание о предполагаемой поездке в Париж появляется в письме к жене от 2 августа 1838 г.

В 1838 г., путешествуя по Европе, Париж увидел и историк М.П. Погодин. Книга В.М. Строева была опубликована в Петербурге в 1841 г.; «Дорожный дневник» М. Погодина отдельной книгой – в 1844-м в Москве (в 1841 г. заметки публиковались в его журнале «Московитянин»), а письма П.А. Вяземского – только в 1937 г. в сборнике «Литературное наследство».

Какими Франция и ее столица показались им? Все они просто сгорали от нетерпения увидеть ее. Для всех наших соотечественников уже сам факт того, что они оказались в Париже, был потрясением. Вот уж, действительно, «увидеть Париж и умереть!» У Вяземского просто не хватает слов для описания своих эмоций: «Не уж ли я в самом деле в… в… в… Сила крестная с нами! Выговорить не могу! Так дух и спирает. Чертенята в глазах пляшут, в глазах рябит, в ушах звучит, в голову стучит!»[779]

Сходные чувства переполняли и Погодина, когда в дилижансе он направлялся из Марселя в Париж: «Чем более приближались мы к Парижу, тем нетерпение увеличивалось… Признаюсь, я был неспокоен, почти в смятении. Мысль, что сейчас увижу Париж, о котором с молодых лет столько слыхал, читал, думал, производила особое действие»[780]. И вот: «Наконец вот и Париж. Город как город, а все еще не верится мне, что я в Париже»[781].

Однако самые первые впечатления от Франции как таковой и от Парижа оказались противоречивыми. В письме от 22 августа 1838 г., написанном по дороге из Страсбурга в Мец, Вяземский сообщал: «Странное дело! Я не нахожу Франции… Все тихо, все безмолвно! Нет ни одной водевильной сцены. Ни слова не слышу о политике. Cette belle France – Тамбовская губерния… Воля ваша, смешно сказать, а что-то есть унылое, – может быть, болезненное и недовольное – в общем чувстве Франции». Правда, Петр Андреевич добавлял: «Может быть, и зеркало мое тускло, и, без сомнения, и эта причина должна войти в воображение, но должна быть и правда, независимая от меня»[782].

Париж тоже произвел неоднозначное впечатление на наших соотечественников. Он их поражал, оглушал своим разнообразием, ритмом, шумом, движением. «Народ так и кишит», – делился своим первым впечатлением М.П. Погодин[783]. А вот как описывал свое знакомство с Парижем В.М. Строев: «Первые впечатления от Парижа очень странны. На улицах так много народа, что ходишь лавируя, а не прямо; такой шум, что хочешь заткнуть уши. В окнах магазинов так много изящного, замысловатого, что невольно останавливаешься по целым часам, забывая, что надобно идти далее… Все беспокойны, торопливы, как во время пожара или наводнения. Кажется, что какое-нибудь общественное бедствие взволновало массу жителей, что они доживают последний час и торопятся докончить важные дела. Даже гуляющие ходят скоро»[784].