Пара самокруток и вполне обычные сигареты с золотым кольцом вокруг фильтра, под кольцом — название марки: «BENSON&HEDGES». Странным было не то, что Алекс запомнил это название, а то, что он не мог запомнить его в принципе. Окурки лишь пару раз попали в луч его фонарика, он не поднимал их, не рассматривал вблизи, просто зафиксировал в мозгу — «окурки». Вот и все.

Так откуда же всплыли «BENSON&HEDGES»?

Сам Алекс не курит и не следит за рынком табачных изделий, из всего обилия сигарет он может вспомнить только «Camel» и «Marlboro», да еще «Dannemann». Кэмел — грустный одногорбый верблюд, наряженный в гетры американского морпеха, Мальборо — ковбой, а внутри «Даннеманна» перекатываются вишневые косточки.

Любимые сигариллы Кьяры.

Она курила и самокрутки, и трубку, но сигарет «BENSON&HEDGES» Алекс не припомнит. И это мучает его — непонятно почему. Или название связано с другими окурками, которые лежали в пепельнице на столике возле камина?..

Чистота в маленьком тоннеле Алексу не по душе.

Он все еще бежит вперед, ни на что не натыкаясь. Впереди по-прежнему маячит тьма, а звук его собственных шагов все больше напоминает стук камешков, брошенных в жестянку.

В какой-то момент он готов был сдаться и перейти на шаг — осторожный, неторопливый. В очертаниях тоннеля (какими их видит тонкий луч «Mag-Lite») не произошло никаких существенных изменений. Тоннель не сужается и не расширяется, не уводит вниз по наклонной, не поднимает вверх по восходящей. И поверхность стен не изменилась ни на йоту — они ровно такие, какими были и минуту, и пять минут назад. А может быть, час: ощущение времени покинуло Алекса, к тому же он чувствует боль в ушах. Не резкую, но чрезвычайно неприятную. Так бывает при взлете, когда самолет набирает высоту. Но откуда Алексу знать, как самолет набирает высоту и что при этом происходит? Он никогда не летал на самолетах, даже в Прагу умудрился скататься на поезде, из соображений экономии. А мечты о том, чтобы подняться в небо с Лео на умопомрачительном двухместном красавце «Стилетто», не в счет. Подумать о самолетной боли в ушах могла бы Кьяра (ее опыту перелетов, в том числе трансатлантических, может позавидовать любой); о них мог бы подумать Лео и даже Сэб. Но не Алекс. И это приравнивает его к привязанной к земле кошке Даджи. С той лишь разницей, что Даджи никогда бы не позволила впутать себя в историю, в которую впутался Алекс.

Кончится или нет этот чертов тоннель?

Он готов сдаться. Перейти на шаг. Остановиться. Но в этот самый момент тоннельная дыра меняет свои очертания. До сих пор они выглядели точной копией скругленной двери с колесом, а теперь неожиданно расширились. Неужели его мучениям и кромешной неизвестности приходит конец?..

Такого разочарования Алекс еще не испытывал. Остается только орать в голос, что он и делает:

— Черт! Черт! Черт! Будь ты проклят, Лео!..

Окурки на полу. Коробка со строительным мусором, разбитая оранжевая каска. Он вернулся ровно туда, откуда начал свой путь. Алекс не понимает, как это могло произойти: тоннель не забирал влево, он был прям, как стрела! И вот, пожалуйста: он вынырнул в исходной точке, но из левого рукава. Есть от чего прийти в отчаяние.

Впрочем, остается еще один проход — тот, что в середине.

Теперь Алекс будет умнее и осторожнее, он не станет нестись по центральному рукаву сломя голову. И не станет отвлекаться на праздные размышления о неудобствах, что причиняют ушным раковинам самолеты. И на кошку Даджи он тоже не взглянет, и на вишневые косточки. Пухлые кучевые облака необязательных мыслей и воспоминаний заслоняют реальность, в которой так легко можно пройти мимо чего-то важного. В его, Алекса, случае — мимо спасения. Им может быть что угодно — потайная дверь в стене, люк в полу или просто замаскированный куском фанеры лаз: совсем недавно они казались Алексу нежелательными элементами, но теперь он думает иначе.

Он будет внимательным и осторожным, да.

Поначалу центральный рукав показался Алексу точной копией двух других: та же вымороженная стерильность, тот же монотонный рисунок скальных пород. Но стоило ему преодолеть первые триста метров, как все начало меняться. Изменения были несущественными и относились к мелким предметам под ногами, их время от времени выхватывал луч фонарика: деревянные щепы, болты и гайки, промасленные тряпки и обрывки плотной бумаги. Затем Алекс нашел канат с навешенными на него красными тесемками (им обычно огораживают котлованы) и — обрывок брезентового ремня, который показался ему смутно знакомым. Кожаный карабин на конце! Так и есть — вторая часть ремня лежит в кармане полушубка. Алекс поднял обрывок и сунул его в карман — к собрату, а легкий канат набросил на плечо, свернув наподобие лассо. По здравом размышлении, пользы от каната было намного больше, чем от брезентового ремня: в нем около пятнадцати метров, возможно именно их не будет доставать Алексу в самый ответственный момент. Но теперь и эта проблема улажена.

Следующей его находкой стала пачка сигарет «BENSON&HEDGES». Она обрадовала бы курильщика, по каким-то причинам оставшегося без курева. Она обрадовала бы Кьяру, которая смолит как паровоз, ведь ее сигариллы остались на столике возле камина. Кьяра обязательно подняла бы пачку, если бы проходила здесь.

Если бы была такой внимательной, как Алекс, и если бы у нее был фонарик.

Но «BENSON&HEDGES» никто не заинтересовался. Никто не подбил ее ногой, как сделал он. Никто не удивился тяжести пачки, не заглянул внутрь.

Сигарет внутри было немного — пять или шесть, а тяжесть придавала зажигалка, сделанная из винтовочного патрона. Такие зажигалки Алекс видел несколько раз на блошином рынке в Вероне, куда сопровождал Кьяру, все они были в нерабочем состоянии, с забитыми грязью желобками, подернутые зеленцой. Для сестры эти безделушки не представляли никакого интереса, она лишь сказала однажды, что подобными пользовались солдаты во время Второй мировой войны.

Непохоже, чтобы зажигалка пережила войну и послевоенное время, либо… кто-то хорошо потрудился над ее реставрацией: выглядит она как новенькая. И к тому же высекает огонь! Алексу достаточно было щелкнуть пальцем по маленькому колесику, как загорелся ровный столбик пламени. Сначала он был безмятежным, а затем заплясал, отклонился едва ли не на девяносто градусов — так что юноша едва не обжег себе пальцы. Но это не расстроило Алекса, наоборот, обрадовало. Из груди его вырвался вздох облегчения и тут же перерос в вопль восторга:

— Ааа!..

Подрагивание огонька могло означать лишь одно: где-то, совсем рядом, проходит мощный воздушный поток. Не в силах справиться с волнением, Алекс побежал вперед. И, чтобы удобнее было бежать, даже опустил фонарик, который до сих пор держал перед собой. Теперь луч, превратившийся в круглое желтое пятно, болтался где-то внизу, выхватывая куски поверхности. Мусора вдоль стен становилось все больше; кроме того, стали появляться предметы, мусором не являющиеся. Что это были за предметы, Алекс понять так и не успел, слишком быстро он несся по рукаву, слишком был возбужден, слишком близким казалось ему спасение. И поток воздуха, вызванный к жизни армейской зажигалкой, становился все сильнее. Алекс мог бы поклясться, что по ногам его хлещет самый настоящий ветер, еще немного — и ветер ударит ему в лицо, принеся с собой битые крошки снега и льда. Такое часто случается, когда оказываешься в горах во время разгула непогоды. Но, может быть, стихия давно успокоилась и Алекса ждет свет и затишье.