Сам не знаю, что заставило меня в тот вечер еще раз залезть в виртуальное БДСМ-болото. Я заходил на знакомые сайты, вспоминал то, что уже видел много лет назад. Все они работали по одной схеме: ролик на десять – двадцать секунд, приглашающий на главную страницу, потом регистрация, оплата и доступ ко всем фильмам.

Хотя к каким фильмам? Если раньше фильмом называлось содержимое полуторачасовой видеокассеты, то здесь речь шла о длящихся пять, максимум пятнадцать минут эпизодах, и все это можно скачать на компьютер, айфон или айпод.

Я сразу отмел раздел с мужским сабмиссивом и женским доминантом. Оставались «школьницы» от сорока до пятидесяти лет, в форме, с косичками и хвостиками, элегантные секретарши и подобные им жертвы офисного произвола и юные красотки, словно только что с Малибу-Бич, которые, не стесняясь, говорили в камеру о своих потребностях.

Декорации также не поражали разнообразием. Дело происходило или в английской гостиной, с фарфоровыми уточками на полках, или в калифорнийском особняке, где один шкаф или стол стоил целое состояние. Были здесь и открытые кухни, с кувшинами для воды и собачьей миской на полу, и современные офисы, и школьные классы с картой Швеции на стене и сборно-разборными столами из «Икеи». Мне показалось, я узнал комнату отеля в Майами, где когда-то жил, – с потолочными вентиляторами, диванами и знакомой расцветкой постельного белья. В одном фильме в окне мелькнул двухэтажный английский автобус, какие курсируют в Юстон-стейшн. Героями были хорошо одетые представительные мужчины, изображавшие строгих директоров, или неряшливые парни в спортивных костюмах, которые тоже хотели казаться крутыми. Мне взгрустнулось.

Действие большинства фильмов разворачивалось в домашних и школьных интерьерах. Иногда в тюрьме. Ее директор до смешного напоминал нового партийного начальника Йеспера Грёнберга. Попалось и несколько «восточных» историй, экранизированных с размахом. Но роскошные декорации и дорогие костюмы казались не более чем расточительством, поскольку в конце концов все сводилось к нескольким ударам плетью или палкой. До секса не доходило ни разу.

Я бездумно просматривал ролик за роликом и ждал чего-нибудь, что зацепит: мелькнувшее знакомое лицо, трусы, трость, голые ягодицы. После двух часов двадцати минут просмотра, двух самокруток с «травкой» и двух бокалов кальвадоса я напал на то, что искал.

Я хорошо запомнил этот ролик. На женщине был огромный парик и очки с толстенными дужками, какие я лично не осмелился бы выставить на продажу даже на бензозаправке в глухой китайской провинции.

Сайт назывался «Naughty tails»[52]. В двенадцатисекундном трейлере демонстрировалось лицо женщины, ее трусы и удар тростью по оголенной заднице. Я достал кредитку, залогинился, заплатил двадцать четыре доллара и девяносто пять центов и получил месячное членство в «Naughty tails».

Теперь я мог смотреть не только рекламные ролики, но и фильмы. На иных сайтах их было больше сотни, но на этом – всего тридцать четыре, и почти все – более чем двухлетней давности.

Вначале на экране появился текст, заверяющий, что всем участникам съемок больше восемнадцати.

Их, собственно, было двое: мужчина и женщина. Она возлежала на диване и выглядела испуганной. Он вошел в комнату и принялся на нее кричать.

Герои общались на той разновидности английского, которую Карл-Хенрик Сванберг[53]выдает за язык Шекспира. Интересно, не сам ли актер сочинил этот диалог?

– You think come home late and have alcohol, to smell alcohol[54], – закричала женщина.

– Where you get alcohol? – возмутился мужчина. – Don’t sit there to lie because then gets worse. Now you will get cane, you learn good lesson. Get up and bare bottom[55].

И не только текст был ужасен. Актер декламировал его со шведским акцентом, которым так гордится премьер-министр Ингвар Карлссон. Кроме того, непонятно, зачем мужчине было выходить за тростью, если она стояла тут же, прислоненная к дивану.

Стоило ему пригрозить женщине, как та выпучила глаза и прикрыла ладонью рот, словно в старом немом фильме. Я отмотал назад, в то место, где она, сняв короткую юбку, спустила трусы и сверкнула голыми ягодицами.

Вот она наклонилась, оперлась руками о стул.

Получила шесть ударов.

Звук был не высшего качества, но позволял оценить их силу. На коже несчастной остались отчетливые красные полосы. Первые два удара оператор показал сзади, следующие два – спереди и последние – снова сзади. Женщина пыхтела, но и только. До конца фильма, длившегося семь минут и сорок девять секунд, она не издала ни единого другого звука.

Я перемотал назад, поймал ее лицо крупным планом и кликнул на «паузу». Потом развернул фотографию Юстины Каспршик, которую прислала мне Эва Монссон, и расположил рядом оба изображения. Ни парик с висячими лохмами, напоминающими занавески в таиландском баре, ни очки, больше подходящие героине фильма ужасов, не могли скрыть очевидного факта: на меня смотрели две Юстины Каспршик.

Мне захотелось закричать или позвонить кому-нибудь, но я не знал, с кем могу поделиться открытием. Поэтому, сделав несколько кругов по комнате, снова сел к ноутбуку и перемотал на начало.

На этот раз я сосредоточился на мужчине. Я заметил, что он ни разу не показал зрителю лица. В кадре мелькала то его нога, то спина, то трость в руке.

На нем был костюм, начищенные туфли и, насколько я успел разглядеть, темный однотонный галстук. Прежде чем взять трость, мужчина снял пиджак и закатал рукава белой рубахи. Его предплечья были волосатыми, ладонь больше походила на медвежью лапу. Я почти не сомневался, что вижу перед собой главного создателя этого почти восьмиминутного шедевра.

Я поставил ленту с начала, останавливаясь почти на каждом кадре. Если действие остальных фильмов происходило в самых темных уголках России, США, Венгрии, Чехии или Японии, то здесь угадывалась типично шведская среда. Дощатый лакированный пол имитировал обстановку старого деревенского дома. На темном диване лежала белая подушка с вышитым оленем на берегу озера. Стол и стулья выглядели действительно натурально, но диван точь-в-точь походил на те, что продаются в «Икее». На столе стоял подсвечник с двумя наполовину догоревшими свечами: зеленой и белой. Вообще в помещении было довольно светло из-за единственного зарешеченного окна, за которым виднелся лес.

Когда камера смотрела мужчине в спину, на стене обнаружилась картина, изображавшая собаку возле конуры. На подоконнике заряжался мобильник, рядом я разглядел японского кота с качающейся из стороны в сторону лапой.