Тот скептически оглядел меня с головы до ног и произнёс: «Пойдём к колодцу, помоешься».

Мы вышли из административного здания, затем со двора тем же путём, свернули влево и оказались у самого обычного колодца с воротом и жестяным ведром. Семён достал и кармана небольшой бумажный свёрток и протянул мне.

— Вода в колодце, Теличко. Держи обмылок. У тебя пять минут. Воду сливай вон там, с краю у канавы. И побыстрее. Наш фельдфебель любит пунктуальность.

— Яволь! — кивнул я и тут же скинул своё рваньё на долблёнки, подстелив старые штаны рядом. Вместо мочалки использовал исподнее. Кусок сероватого хозяйственного мыла, что был чуть толще ученической тетради и пах мышами, мгновенно ушёл в дело. Облился водой с наслаждением, трижды. Растёрся насухо вывернутой гимнастёркой.

Ровно через пять минут в чистом обмундировании я предстал перед старшим писарем. Завершённая модификация и адаптация аватара за последний месяц не могла не отразиться на рельефе и мышечном каркасе, даже несмотря на не всегда полноценное питание. Купленный за рейхсмарки чешский шпик, которым я обогатил рацион последние дни перед отправкой в Цайтхайн, значительно изменил ситуацию. Поэтому необмятая форма на мне сидела как влитая. Видимо, я действительно здорово преобразился, так как вызвал удивлённую улыбку Семёна. Лишь недельная щетина, да неровно отросший ёжик волос выдавали во мне сейчас человека, лишённого последнее время благ цивилизации.

— Раз в неделю по средам будешь ходить в баню вместе со служащими отделов и лагерной полиции. Вечером у Карлуши получишь ваксу, мыло, бритву и сменное полотенце. В бане не забудь подстричься у лагерного парикмахера. А сейчас тебе две минуты, чтобы отдать своё рваньё кладовщику. Ну? Одна нога тут, другая… Я тебя жду, — Семён демонстративно достал из кармана наручные часы без ремешка с треснутым стеклом — невиданное богатство для лагерника!

Я успел быстрее и уже на бегу нагнал старшего писаря, сворачивающего к парадной двери администрации.

Отдел «2Б» занимал на первом этаже несколько комнат, соединённых крестообразным коридором. Он состоял из пустовавшего сейчас кабинета обер-лейтенанта Тротта, местного начальника, двух больших помещений с архивом, в одном из которых стоял старый конторский стол заместителя Тротта, того самого фельдфебеля Вайсмана, носившего пенсне и большие чёрные лоснящиеся от длительного использования нарукавники. Из этой комнаты вёл широкий дверной проём в ещё одно помещение с тремя столами, расположенными по периметру. Напротив них на стене висела самая обычная школьная деревянная доска, выкрашенная коричневой краской. На ней мелом была расчерчена таблица с цифрами и следами множества затирок и аккуратных исправлений.

Всё это я успел увидеть, пока меня провожал к герру Вайсману старший писарь. Представление начальству вышло довольно подробным. Фельдфебель не зря ел свой хлеб и немедленно стал задавать мне вопросы быстро, почти не давая время на раздумья. Разговор шёл по-немецки. По лицу фельдфебеля было трудно разобрать степень его недовольства или удовлетворения. Наконец, беседа, больше напоминавшая допрос, завершилась. Фельдфебель повернулся к стоявшему рядом со мной Семёну.

— Гут, герр Родин. Если этот человек также расторопен в делах и аккуратен с бумагами, как сообразителен при ответах и точен в формулировках на чужом для него языке, я полагаю, что он может быть полезен Рейху.

— Так точно, герр фельдфебель! — пристукнул каблуками сапог Семён. Вайсман слегка поморщился, что всё же выдало в нём гражданскую косточку. Интересно, кто он в прошлом? Банковский клерк? Сельский учитель? Приказчик из магазина?

— Я смотрю, он принёс с собой карточки лазарета? — фельдфебель указал взглядом на сжимаемые мной в руках документы от Вольского, — вот и начните Родин с обучения заполнения регистрационных документов и журналов. Скоро прибудут сразу два эшелона. Сформируются новые арбайткоманды. Будет много работы… — Вайсман вернулся к своим бумагам, аккуратно разложенным на столе, отпустив нас небрежным движением вялых пальцев, поросших редким седым волосом.

Всё оставшееся до обеда время я делал вид, что вникал в заполнение персональной карточки военнопленного и карточки военнопленного, отправляемого на работы, а также зелёных карточек для WASt — Справочной службы вермахта, введённых совсем недавно, якобы в связи с заявлением советского правительства в Международный Красный Крест о своей готовности передавать фамилии солдат, попавших в плен. Были здесь и уже знакомые розовые лазаретные карточки. Труднее всего было не торопить старшего писаря и внимательно выслушивать нудные объяснения Семёна, изображая глубокую заинтересованность. Всю эту кухню я изучил давным-давно, ещё когда Сталина Моисеевна помогла отыскать архивные документы деда. О некоторых нюансах я узнал дополнительно перед самой отправкой во время кухонных посиделок с её подругой.

Семён дело знал туго: виден был опыт. Под его монотонные объяснения хорошо думалось. И мои мысли потекли в прежнем направлении, прерванном во время посещения кладовщика.

Групповой побег, о котором я всё больше задумывался, имел довольно высокие шансы на успех. Цайтхайн, а именно эта его часть: с администрацией, лазаретом и проходящей поблизости веткой железной дороги по своей структуре и расположению была довольно уязвима. Да и охрана, хоть и тащила службу строго в соответствии с уставом караульной службы вермахта, ещё не успела обзавестись опытом по предотвращению массовых побегов.

До знаменитого на весь мир в моём времени побега из Собибора оставалось чуть менее года. К тому же ситуация там сложилась иная. Группа из концентрационного лагеря для евреев и военнопленные составляла лишь ядро, небольшой костяк заговорщиков. Здесь же в Цайтхайне были только военные и не только рядовой состав. Как ни старались немцы, но массовое пленение советских военнослужащих в компаниях сорок первого и сорок второго года привело к возможности сокрытия довольно большого числа офицеров среди военнопленных Шталага IV. На это у меня и была ставка. Одно дело попытаться подбить на побег замордованную, пусть и не сломленную в большинстве своём, толпу красноармейцев. И совершенно иное — привлечь к организации кадровых военных с опытом командования и боевых операций. А уж достоверной оперативной информацией и картами я их обеспечу. Моя память напичкана ими под завязку. Даже если эта информация не будет достоверна на все 100 %, всё равно — это огромное подспорье в таком деле.

В Собиборе подходы к ограждению с трёх направлений периметра были прикрыты минными полями. В Цайтхайне такого не было. По крайней мере, нет указаний ни в одном официальном документе или свидетельстве. Да и с чего бы немцам минировать местность, по которой перемещаются гражданские лица, граждане Рейха? Собибор же, как и многие подобные лагеря, располагался в генерал-губернаторстве. А Польша — это уже совсем другое дело. Оккупированная территория, по которой шастают самые разные недружественные вермахту формирования: