«Чем же закончился новогодний праздник?» – задал он себе вопрос, но ответить не смог. Момент окончания застолья будто провалился и больше не присутствовал в его памяти. Голова немного закружилась: то ли от выпитого этой ночью, то ли от оттока крови.

Виктор подошел к окну. Взялся руками за подоконник и уставился в заоконную темень. Прислушался. На улице было тихо. Вспомнил, как после полуночи там завывала пурга, метался снег, ударяясь в стекла, как, едва стоя на ногах, доставал со шкафа новогодние подарки, потом на корточках раскладывал их под елкой.

Попытался вспомнить: а разворачивали ли эти подарки Нина и Леха? Но, видимо, именно здесь проходила граница между тем, что осталось в памяти, и тем, что из нее выпало.

Решил пойти посмотреть.

В гостиной на диване спал в спортивном костюме Леха. Спал и негромко похрапывал. Телевизор был выключен. Но на столе громоздились пустые тарелки, миски, фужеры и рюмки. Пустые бутылки стояли, матово поблескивая, у батареи справа от балконной двери.

«А Миша где?» – задумался Виктор, глядя на кусок верблюжьего одеяла, постеленного перед балконной дверью.

Пингвина там не было. Удивленный Виктор осторожно прошел на кухню. Включил свет и увидел своего любимца под столом возле пишущей машинки. Вид у Миши был потерянный. Он не спал. Как только зажегся свет, он задрал головку к потолку, а потом нашел взглядом Виктора и больше не сводил с него своих маленьких черных глазок.

– Тебе что, тоже хреново? – спросил Виктор, становясь на корточки. – А хочешь покупаться? Как тогда! Помнишь? С Серегой? А?

Пингвин неподвижно смотрел на Виктора. Потом вздохнул и отвел глаза. Уставился на пишущую машинку.

– Ты чего? – заволновался Виктор. – Ты что, мне не веришь? Подожди минутку!

И Виктор вернулся в спальню. Оделся. Потом уже в коридоре нашел эмчеэсовскую куртку. Сунул в ее карман не допитую вчера бутылку коньяка. Обулся. Подхватил Мишу на руки и вышел из квартиры.

На улице было тихо, темно и безлюдно. Город спал так глубоко и заразительно, что сам Виктор зевнул. Сразу же посмотрел с чувством неловкости на Мишу, стоявшего у его ног на краю заснеженного тротуара перед пустынной дорогой. И показалось ему, что Миша тоже зевнул.

И вдруг в темноте засветились две слабенькие желтые точки фар. Виктор уставился на них. Они медленно росли и становились ярче. И когда они приблизились, Виктор вышел на дорогу и поднял руку.

Старенький «москвич» ехал по зимней дороге медленно и осторожно. Машина остановилась. Виктор попробовал открыть дверцу, но она не поддалась – была заблокирована изнутри. Зато стекло в дверце опустилось, и мужской голос отчетливо спросил: «Вам куда?»

– На набережную, к Днепру, – сказал Виктор, заглядывая во внутренний мир «москвича», пытаясь найти в нем лицо водителя.

– Это будет стоить тридцать гривен, – сказал водитель, которого не было видно. – Вы же понимаете, сегодня первое января.

Виктор согласился. Водитель открыл заднюю дверцу.

Мимо медленно проезжал спящий город. Виктор лениво провожал его взглядом.

Они вышли за метромостом. Ночная мгла не рассеивалась. Виктор глянул на запястье левой руки, но часов там не оказалось – забыл дома.

– Пошли, пошли поищем для тебя какую-нибудь прорубь! – сказал он Мише.

Спустились к замерзшей реке. Стало немного страшно – противоположный берег был скрыт темнотой. Темнота была серой, а не черной. Может, это был утренний туман?

Виктор выдохнул ртом воздух. Проследил, как вылетел этот теплый воздух из его легких и тут же заклубился, как паровозный дым. Было холодно. Градусов десять мороза. Уже и голова, на которую Виктор забыл надеть шапку, ощущала этот мороз. Но в голове еще гуляли пары коньяка и шампанского. Голова могла еще потерпеть. Тем более что в кармане куртки тоже оставался еще коньяк.

И они пошли вдвоем по льду. Медленно. Но медленно уже не из-за страха. Просто состояние Виктора отвечало этой медлительности. Да и Миша никуда не спешил. Он то и дело задирал голову и смотрел на своего хозяина. Шел то отставая на полшага, то на полшага обгоняя Виктора. И когда обгонял – снова задирал голову и заглядывал снизу вверх в его лицо.

– Скоро дойдем, – говорил на ходу Виктор. – Скоро будем на месте!

Но лед продолжался. И темнота длилась вокруг них. Остановившись, Виктор осмотрелся по сторонам и ничего, кроме льда, не увидел.

«Странно, – подумал он. – Где-то здесь должен быть Гидропарк!..»

Присел на корточки. Дотронулся до пингвина рукой.

– Мы заблудились! – сказал спокойно и проникновенно. – Ничего, сейчас светать начнет!

Достал из кармана бутылку. Откупорил. Глотнул из горлышка. Сразу горько-сладкое тепло побежало волной по телу, согревая Виктора и добавляя в его мысли и движения еще больше медлительности.

Сунул бутылку обратно в карман и услышал, как звякнуло обо что-то бутылочное стекло. Пошарил рукой в кармане и нащупал мобильник. Достал. Нажал на кнопку – и маленький мониторчик загорелся ярким желтым светом. И кнопки загорелись. Виктор нажал «ноль-шестьдесят». Служба точного времени сообщила механическим женским голосом: «шесть часов восемь минут».

– Жалко, они не говорят, когда рассвет! – произнес Виктор, обращаясь к пингвину.

Отключил телефон, спрятал его в карман.

Они пошли дальше. И вдруг из сумрачного холодного воздуха вынырнули очертания рыбака, сидящего на ящике над лункой. Виктор остановился на минутку. Испугался, что это галлюцинации. Несколько раз закрыл и открыл глаза. Но картинка не исчезла. Подошел ближе.

– Ну как, клюет? – спросил, зайдя со спины.

Рыбак в дубленке с поднятым меховым воротником ему не ответил. Продолжал сидеть неподвижно.

Виктор обошел рыбака. Присел около него на корточки и обомлел – мужик был белый как снег. И удочка его лежала на льду, над замерзшей, затянувшейся льдом лункой. А рядом с лункой поблескивала пустая водочная бутылка.

– С Новым годом! – с ужасом прошептал Виктор. Потом перевел взгляд на Мишу.

– Видишь, что пингвину здорово, то украинцу – смерть…

И снова взгляд Виктора вернулся на замерзшего насмерть рыбака. Страх овладел Виктором. Страх, от которого ему стало холодно до дрожи в коленках. Мгла будто бы сгустилась вокруг них. Миша бочком прильнул к хозяину и тоже смотрел на рыбака. Только по взгляду его маленьких черных глазок нельзя было понять, что он чувствует, находясь рядом с чужой холодной смертью.

Это оцепенение продолжалось долго. Виктор постепенно привык к страху, поселившемуся в нем здесь, на днепровском льду, в предрассветной мгле. Он даже стал думать о страхе. Даже попытался понять – чего он сейчас боится? Нет, замерзшего рыбака он не боялся, как не боялся и его смерти. Это был почти естественный отбор по-украински. Нет ведь ничего банальнее и обычнее несчастных случаев. Сама жизнь для многих – уже несчастный случай. Рождение детей – тоже несчастный случай. Нет, страх, поселившийся в Викторе, имел прямое отношение к нему, к Виктору. И он в какой-то момент понял – он боится будущего, боится перехода из одного временного пространства в другое. Боится даже не неизвестности, которая ждет его за каждым движением часовой стрелки, а повторения прошлого.