Виктор кивнул.

– Да, и на праздники ты, конечно, свободен. Приходи второго января. Сюда. А если будет скучно – можешь и раньше!

Музыка стихла. Подарки были розданы. Водитель завел автобус, и дети заспешили к его открытым дверцам.

– Огромное спасибо! – сказала, подойдя к Виктору, Галина Михайловна. – Вы не представляете, что это для них значит! Они первый раз в Киев приехали!

– Это еще не все, – Виктор посмотрел на зажатые в руке две сотенные купюры. – Сейчас едем в «Макдональдс».

В глазах у женщины появились слезы. Она хотела что-то сказать, но не смогла.

– Пойдемте, пойдемте! – поторопил ее Виктор к автобусу.

– Дядь Витя! Мы тоже едем? – спросила Соня.

Виктор взял пингвина на руки.

– Давай, быстро! – крикнул Соне, показывая на передние двери автобуса.

Когда сам поднялся вслед за Соней, увидел, что свободных мест нет, да и на некоторых двойных сиденьях уже сидели по трое детей.

– Так, кто Мишу на руки возьмет? – спросил Виктор.

– Я! Я! Я! – донеслось отовсюду.

Виктор выбрал взглядом девочку с белокурыми кудряшками, торчащими из-под синей вязаной шапочки. Аккуратно опустил Мишу ей на колени.

Автобус тронулся.

Ночью Виктору не спалось. В квартире было удивительно тихо, тепло и уютно. А в окна бился снег. Никакая не метель, а просто крупный снег, подталкиваемый уставшим за предыдущий день ветром.

Нина спала, и дыхания ее слышно не было. Она лежала на самом краю двойной кровати, словно специально оставляя Виктору максимум простора, если вдруг захочет он протянуть руки в ее сторону и ее не найти. Слава Богу, навязчивой она не была.

Виктор оторвал взгляд от окна, обернулся. Посмотрел на Нину.

Подошел. Постоял около нее минут пять, а в голове крутилось одно-единственное слово – «сиротка». Крутилось со вчерашнего дня, с новогодней елки во дворе Сергея Павловича. И звучало оно в его мыслях совершенно серьезно, без иронии. Первой произнесла это слово Соня, когда они поймали частника и вместе с Мишей ехали домой после веселого обеда в «Макдональдсе».

– А правда, что они все сиротки? – спросила в машине Соня. – Мне одна девочка сама так сказала.

– Правда, – ответил Виктор.

– А я ведь тоже сиротка! – продолжала Соня.

– И ты, – кивнул Виктор, – и я, и он, – показал глазами на Мишу, стоявшего на сиденье у дверцы и смотревшего в окошко машины.

Водитель при этих словах обернулся и удивленно посмотрел на Виктора.

Но потом Виктор стал объяснять Соне совершенно взрослым языком, что у нее, Сони, есть он, дядя Витя, есть тетя Нина, есть Миша. И поэтому все они уже не сиротки. Соня слушала и кивала. А потом спросила: «А дядя Леша – сиротка?» Виктор в ответ пожал плечами.

Вспомнилось, как Галина Михайловна, завуч интерната, долго жала ему руку, когда уже все дети сидели в автобусе.

– Вы приезжайте к нам! – просила она. – Будем чай пить! У нас рядом речка, весной там такая красота! И бобры есть, и нутрии плавают. У нас и переночевать можно!..

Виктор пообещал приехать. А теперь стоял и думал, что будь на его месте Хачаев – тот бы ничего не обещал, зная, что не сделает. А вот ему пообещать было легко. И обещал он только для того, чтобы ей, Галине Михайловне, приятное сделать. Чтобы она в таком же хорошем настроении доехала до своей глуши, до села Калиновка. Чтобы и она, и дети еще несколько дней жили этими впечатлениями.

И о Сергее Павловиче Виктор вдруг подумал хорошо. Не жадный, не подлый. Работать у него несложно, и ничего подозрительного в этой работе нет. Это не «крестики» на живых писать.

Надев халат, Виктор прошел на цыпочках через гостиную и закрылся на кухне. Включил свет. Зажмурился, пока глаза, привыкшие к темноте, настраивались на электрический свет.

Хотел было поставить на стол пишущую машинку, но представил себе ее обычный рабочий звук, и желание это пропало. Нарушать тишину он не хотел. Просто достал лист бумаги, ручку. Уселся на свое место и замер, глядя на белое полотно листа.

И вдруг кухонная дверь скрипнула и открылась. Виктор вздрогнул, обернулся и увидел в проеме пингвина Мишу, замершего на месте, смотревшего прямо в глаза Виктору.

– Может, есть хочешь? – спросил негромко Виктор.

Пингвин сохранял неподвижность тела и взгляда, и в конце концов Виктор принял его присутствие как необходимость, как присутствие чего-то высшего, наблюдавшего за ним, Виктором, за его делами и помыслами.

И Виктор написал на листе: «Миша». Снова оглянулся на питомца. Потом вернулся взглядом к бумаге и добавил: «Отправить на родину». А еще через несколько минут рука сама потянулась к вроде бы оконченному предложению и поставила в его конце большой вопросительный знак.

Соня, проснувшись, первым делом внимательно осмотрела квартиру и недовольно поджала нижнюю губу. Сухо поздоровалась с еще валявшимся под одеялом на составленных двух креслах Лехой.

– Ты чего? – спросил Леха сонным голосом.

– А ты знаешь, что сегодня Новый год? – поинтересовалась девочка, буравля Леху ехидно-недовольным взглядом.

– Не сегодня, а завтра.

– Нет, Дед Мороз придет сегодня ночью. И куда он будет подарки класть? – она покачала головой. – Елки нет! Квартира не убрана! Как будто мы не люди!

Леха удивленно покосился на нее. В последней фразе он явно услышал интонации Нины, хотя в его присутствии Нина таких слов не говорила.

– Так скажи папе, – посоветовал он. – Еще не поздно елку купить.

– А возьму и скажу! – сердито заявила Соня и тут же закричала: – Дядь Витя! Ты где? Надо елку купить!

– Я здесь! – донесся из кухни голос Виктора, и Соня тотчас побежала туда.

* * *

Елку Виктор с Соней нашли под ближайшим гастрономом. Продавал ее за три гривни оборванный бомж, по землистого цвета лицу которого трудно было определить возраст. Но даже он пытался выглядеть по-новогоднему и поверх ярко-зеленого шарфика намотал несколько прядей блестящего серебристого «дождика».

Елка была маленькой, не выше полутора метров. Соня сразу взялась помогать ее нести, и так они и вернулись домой, разделив тяжесть праздничной ноши пополам. Виктор шел сзади, крепко сжимая в руке нижний срез ствола, а Соня ручками в варежках держала верхушку.

Украшали елку все вместе. Поэтому было тесно, и из-за тесноты Нина умудрилась разбить два шарика. Леха в своем кресле на колесах занимался распаковкой украшений – лежали они в коробках из-под обуви, и каждый шарик был хорошо укутан в обрывок старой газеты.

Наконец, когда больше не осталось елочных игрушек, процесс остановился. И только тогда все заметили, что елка, как яблоня в урожайный год, перегружена. Спасало только то, что все украшения были чрезвычайно легкими.