Сидя на тихой солнечной опушке, Лив изучала розу.

Мягкую землю устилали палые листья, вокруг там и сям топорщились гребни травы. Размерами опушка напоминала бальный зал. Одной ее границей служил ручей, другой — древний упавший дуб, замшелый, полусгнивший и оттого потерявший всякую форму. В самом центре опушки высился небольшой холмик, на котором росла одинокая роза. Кроме нее, все пестрело зеленым, коричневым или голубым, как бескрайнее небо над головой. Не удивительно, что именно роза привлекла внимание Лив.

Трудно сказать, какого она была цвета. На первый взгляд — ярко-красная, как восходящее солнце. Заинтригованная, Лив подошла ближе, и лепестки залились пурпурной краской смущения. Когда же Лив присела перед цветком, тот уже пульсировал густолиловым. Казалось, стоит лишь отвернуться — и роза опять сменит цвет.

На самом деле это была не роза, но из всего, что было в завершенном мире, это больше всего напоминало цветок, а из всех цветков, известных Лив, именно розу. Вернее, некий набросок

розы, сделанный художником, никогда не видевшим ее. А может, процессы, которые в завершенном мире неизбежно явили бы на свет розу, здесь развивались по-другому.

Лепестки цветка слагались в венчик, но многослойный, с завитками внутри завитков — обычная ботаника сочла бы такую конструкцию невозможной. Венчик был не просто спиральным, в его узоре прослеживались закономерности, противоречия и повторяющиеся мотивы, описать которые Лив не смогла бы. Цветок уместился бы у нее на ладони, но словно заключал в себе бесконечность звездных глубин. Лив чувствовала, что в любой миг он может начать плавно вращаться вокруг своей оси.

От него пахло электричеством и, едва уловимо, машинным маслом; а в чашечке, где у цветка, скроенного по обычным лекалам, мягкие пыльники и волоски, обнаружилось тонкое сплетение золотистых проводков, опутывающих нечто крошечное, мягкое и пульсирующее. И с каждым ударом пульса лепестки трепетали, словно от ветерка.

Растение это пугало, смешило и привлекало одновременно, и в то же время не претендовало ни на одну из этих ролей. Оно не предназначалось для Лив, и ее мнение о нем ничего не значило. Любые попытки классифицировать его были бы напрасны и оскорбительны; оно не являлось ни розой, ни каким-либо родственным розе цветком. Возможно, это была потенциальная роза, или альтернативная роза, или нечто из совсем другой системы координат...

Меж дубов бродили хрупкие животные. Не олени, но очень похожие, и потому она называла их так.

— Ничего не называйте! — предупредил ее Кридмур. — Давать вещам имена здесь — дурной тон.

В его словах Лив нашла здравое зерно.

Опушку окружали тихие высокие дубы. Сквозь их листву струился золотистый свет. Куда ни глянь — везде можно найти что-нибудь не менее странное и прекрасное, нежели то, о чем она старательно пыталась не думать как о розе.

Дубы оказались на удивление тихими. Уходя с Кридмуром и Генералом от долины на запад, Лив ожидала, что столкнется с нарастающими жутью и хаосом. Действительно, случались и страшные дни, когда им приходилось карабкаться по изломанным холмам, между которыми бежали расщелины и канавы, заполненные жидкостью с видом желчи и запахом крови; продираться сквозь заросли желтой травы, где таились огромные клещи, пульсирующие, как черные сердца; блуждать в дебрях бамбука, мангров и огромных безымянных деревьев, чьи кроны, точно небоскребы огромного мегаполиса, кишели гнездами золотистых обезьян, которых Кридмур назвал «отличной едой» — когда он подстреливал их, они кричали, как дети; им встречались деревья с дуплами, мясистыми, как вульвы; они взбирались по холодным склонам на ветреные горные пики, устраивали привал и наблюдали за тем, как звезды падали, кружили и растворялись в зеленых и голубых небесных волнах, что перекатывались, как в море.

— Западное Сияние, — сказал Кридмур, — или Западное Море, к которому мы направляемся. Море, небо и земля, день и ночь там неотличимы, поскольку не отделены друг от друга. Там начинается Сотворение, а возможно, еще и не началось. Скольким путешественникам удалось зайти так далеко? Не знаю. Однажды мы выйдем на берег и дадим бой Линии в безумном сиянии моря. О нас стоило бы сочинить поэму.

Потом Лив с генералом подцепили лихорадку, и Кридмур неохотно разрешил им остановиться на три дня. Лив думала, что умрет, но этого не случилось. Когда силы вернулись к ним, они снова углубились в лес и вскоре очутились в прекрасной дубовой чаще — недвижной, спокойной и тихой, как библиотека; они шли день за днем, но чаща это все никак не кончалась — и, возможно, тянулась так до самого Океана. Природа Запада все больше отличалась от того, что ожидала увидеть Лив.

Кридмур вернулся с оленеподобной тушей на спине. Сбросил ее на траву недалеко от места, где, свернувшись клубочком, спал Генерал, сел на упавший дуб у края опушки и принялся играть с ножом.

Лепестки псевдорозы сомкнулись. Лив выпрямилась:

— Отлично, Кридмур! Дайте нож, я его оботру.

— Спасибо, Лив...

Он не двинулся с места.

— Мы все еще одни? — спросила она.

Кридмур неопределенно махнул рукой:

— Да, конечно. Наши друзья линейные все еще далеко позади.

Лив показалось, что он врет; она подозревала, что они оторвались от преследователей много дней, а может быть, недель назад. Кридмур, сам того не замечая, уже не так спешил на запад, и теперь они чуть ли не буксовали на одном месте. Он часами сидел безмолвно, погрузившись в себя, или уходил один в лес — на охоту, на разведку или просто подумать. Казалось, он вспоминал о преследователях и необходимости спешить, лишь когда не хотел общаться.

— А эта ненасытная тварь? Чудовище, я имею в виду?

Он пожал плечами:

— Знаки. Следы. Все как обычно. Ничего особенного.

Дубы вовсе не казались Кридмуру умиротворяющими, и Лив считала это признаком его душевного нездоровья. Даже Генерал под сенью дубов чувствовал себя лучше, но только не Кридмур. Тишина и покой нервировали его. Сначала он даже настаивал на том, что дубы — это центр циклона, и спустя несколько дней на их месте возникнут огненные озера, ядовитые болота или чтонибудь еще ужаснее. Когда же этого не случилось, он постепенно уверился в том, что в дубовой чаще обитает некое хищное чудовище. Он пришел к такому выводу, когда заметил следы когтей на дубах, ни о чем не говорившие Лив, почуял едва уловимый запах мочи, которого Лив не улавливала, и увидел пожелтевшие кости оленеподобных животных.

-— А как насчет...

— Мой Хозяин пока не нашел ко мне дорогу, Лив.

Он продолжал играть с ножом. Похоже, ему страшно хотелось курить.

— А как дела у вас?

— Генерал себя чувствует неплохо. Говорит, но ничего вразумительного. Сегодня я предложила, чтобы он попробовал ходить без моей помощи.