народу. Но кулак не хочет отдать излишки.

– Да, но вы кулака объявили классовым врагом? – прищурился Арсеньев.

– Объявили после того, как он поднялся на борьбу с большевиками. Решил задушить революцию голодом, не без наушничанья эсеров и меньшевиков. Вернуть Россию к старому. Для кулака старая власть выгоднее, чем новая.

– Он держался бы и новой власти, если бы вы не подчеркивали везде, что всему голова бедняк и рабочий, – бросил Анерт.

– Может быть, здесь мы и прошибаем, но голод пришёл, значит, надо брать хлеб силой, чтобы спасти народ и революцию.

– Брать силой – вот вам ответ, Арсеньев, на кнут и пряник. А что бы вам, правителям, не купить тот хлеб за деньги? Не брать их за горло, а по-доброму купить? – не сдавался Анерт.

– А где те деньги? Золото у белых, они разворовали золотые запасы, финансы расстроены. Только война с кулаком может нас спасти, Россию в целом.

– Я недавно встретил Ивана Шибалова, раньше мы были приятелями, сейчас он работает на Колмыкова, то бишь против большевиков, так он мне развил чёткую картину крушения государственной машины и обнищания России. Хотя кое в чем согласен с большевиками, что, мол, социалистическая революция необходима, что надо рвать все старые договоры с государствами Согласия, что надо учить народ править государством. Но ярый противник разрушения государственной машины утверждает, что ее не разрушать надо, а лишь чуть реставрировать. Но, как мы видим, государственная машина уже разрушена. Какой же выход, господа? – спросил Арсеньев.

– Выход один: вернуть на места чиновников, сговориться по-человечески с мужиками-кулаками, демократизировать революцию, а не создавать репрессивную диктатуру. Вы, товарищи большевики, уже оттолкнули от себя кулаков, то же делаете и с интеллигенцией.

– Все это добрые намерения и пустые слова, Эдуард Эдуардович. Кулак никогда не будет поддерживать большевиков, хоть по шерсти его гладь, хоть против, ибо большевики полностью исключают эксплуатацию человека человеком, хотят сделать каждого зажиточным. А если будут все зажиточны, то кто же будет работать на кулака? – с сомнением произнес Арсеньев.

– Но и ваши намерения тоже пусты. Без частной инициативы, без конкуренции, без желания быть сильнее и выше соседа – вы и с места не сдвинетесь. Что движет человеком? Это дисциплина, безработица, то, что я уже отмечал ранее. Вы хотите, чтобы не было безработицы, в ответ на это вы получите тысячи лодырей, бегунов, которым нечего терять: с одного завода выгнали, он ушел на другой. Но когда за его спиной будут стоять десятки, он будет работать во всю силу, чтобы не потерять место. Получится то, что никто ни за что не будет отвечать. А это страшно. Это породит безразличие и лень умов, – развивал свою теорию Анерт.

– Нет, при нашей власти частная инициатива не будет изжита, наоборот, она получит новое звучание, – вставил Силов.

– Например?

– Соревнования, поощрения передовых рабочих и крестьян.

– Как поощрять?

– Материально.

– Значит, та же песня, но уже с другого конца.

– Возможна и конкуренция одного завода с другим.

– Э, всё это пустые разговоры, – поднялся и Ванин. – Пошли к табору. А твой отец сдал ли излишки хлеба?

– Первым сдал.

– Обольшевичился. Вот уж не подумал бы, что Андрей Андреевич будет защитником большевиков, считал, что он, как барс, будет драться до последнего издыхания. А он тут же сдался, – потянулся до хруста в суставах Ванин. – Что бы там ни было, а наше дело – искать руды.

– Непросто он и сдался. Даже не сдался, а понял, что того барса могут обловить, убить; в добром случае – оставить в одиночестве. Он мужик, к тому же мудрый мужик, таких бы в России побольше, – ответил за Силова Анерт. – Одним полубольшевиком прибавилось. Это уже плюс большевику Федору Андреевичу: воспитал своего отца.

– Мой отец не был большевиком и не будет. Вы правы, он однажды сел и подсчитал, что будет с Россией, если вернется старая власть. Первое, что сядет снова на престол царь, который запустил все дела, как худая баба свой огород. Временное правительство мало что изменило, продолжало войну, вело к гибели народ и Россию. Большевики дали мир, пусть недолгий, но мир. Большевики, как все о том кричат, отдали германцам Украину и Польшу, предали своих братьев. Придёт час – вернут. Но ежли придут к власти монархисты, то они ради своей корысти отдадут Дальний Восток и Сибирь японцам или американцам, в том числе КВЖД, Кавказ – англичанам, Урал – французам, и от России останется пшик. И тогда сказал отец: «Надо, сын, отбросить все дрязги и драться за Россию. Приказывай, что делать, чем помогать?» Первым начал собирать дружину из родни, вооружать ее, готовить к предстоящим боям. Посчитали ли вы это?

– Как-то не задумывался, – пожал плечами Арсеньев.

– А вы задумайтесь, разложите все по полочкам, потом решите, что и как. Вы можете сказать, что эти страны далеко, мол, верно сделали большевики, что заключили мир с Германией. Вы, господин, Анерт, об этом говорили. Но они близко. Их миссии уже толкутся в нашей стране.

– Вы, Федор Андреевич, сказали, мол, решите, что и как. И все же хотелось бы нам знать, что будет с нами, офицерами? – спросил Арсеньев. – Есть слушок, что вы офицеров душите.

– Кто из офицеров с народом, того не тронут, а кто против, то, думаю, церемониться не будут, как не церемонились царь, Милюков, Керенский с инакомыслящими.

– О Николае II я бы не сказал, что он не церемонился. Он даже Ленина, зная, как опасен этот человек, не поставил к стенке. А ведь царю доносили о всех деяниях Ленина! – возразил Анерт.

– Тогда пошто же зовут Николая Кровавым? Всё вы знаете, повторять «аз», «буки» не буду. А Ленина он к стенке поставил бы, ежели бы схватил.

– Кто с народом – тот наш, кто против… М-да, – в раздумье заговорил Арсеньев. – Керенский казнил большевиков от имени народа. Не будет ли это похоже на балалайку, которую каждый может взять в руки и бренчать, что на ум взбредет? Конечно, сила у того, кто с народом, у кого армия. У большевиков, хоть они и победили, пока нет ни армии, ни народного большинства.

– Будет и армия, будет и народное большинство, когда народ поймет нашу правоту. Сейчас многим трудно разобраться в этой мешанине, но придет час – разберутся. Пойду, дам команду, чтобы ужин гоношили, а то у нас гость, а мы его баснями кормим, – промолвил, отходя, Силов.

– А зря, однако, мы перед Силовым ду́ши раскрываем… Всякое может случиться…

– Что может случиться? Силов – порядочный человек, да и большевики не такие уж дураки,