берега, сбивают ритм его дыхания, а также из-за них можно удариться о камень.

Словом, штормовое море даже у самого берега таит в себе множество опасностей. Оно недоброе.

Однако все остальные начали умолять Максима Сергеевича разрешить немного поиграться с волнами. Это желание было нехорошим, но ожидаемым – мы еще никогда не видели штормового моря, кроме как на репродукциях картин Айвазовского в музеях.

Оно в самом деле было очень красивым. Я видел много красивых вещей, но штормовое море – один из самых прекрасных природных феноменов на свете.

Жаль, теперь я больше не смогу им любоваться.

Купаться я отказался. Ситуация показалась мне небезопасной. Несмотря на то что я оценил штормовое море как источник беспокойства, я и представить себе не мог, чем все закончится.

Я сидел на берегу, перебирал тусклый песок и смотрел, как девочки пытаются оседлать волну. Они прыгали и подныривали, верещали, кружились на месте. У берега волны были большими, но не пугали так сильно. Андрюша всякий раз вставал на колени и ждал, пока волна не ударит его в грудь, не опрокинет, меня это смешило – до чего нелепо.

На пляже, кроме нас, почти никого не было, а все купальщики рассредоточились около берега.

Максим Сергеевич вытащил из-под волны Фиру, наклонился к ней, что-то спросил, она засмеялась, и я услышал ее далекое, звонкое:

– Все нормально!

Песок был влажным и неприятным, я пытался что-нибудь нарисовать или слепить, словом, заняться какой-нибудь созидательной деятельностью, но у меня ничего не получалось и, если честно, я скучал.

Скорее бы, думал я, все вышли из моря.

Еще я подумал, что ребята быстро высохнут из-за лихорадки. Я зевнул, посмотрел на темное небо и поймал носом первую, несмелую каплю дождя.

А потом, совершенно неожиданно, я ощутил невозможность вдохнуть. Вода затекала в рот и в нос, я чувствовал панику, ногу свело судорогой, голова кружилась, я хватался за кого-то и старался вскарабкаться наверх, мои ногти впивались в чью-то кожу, невольно я делал кому-то больно.

Я тонул. Как страшно. Волны были такими сильными, и я не мог с ними справиться, всякий раз волна накрывала меня с головой. Но я мог выбраться наверх, держась за него, и я больше ни о чем не думал.

Секунда, крошечный вдох, и опять волна. Грудь разрывалась от боли, мне очень хотелось дышать.

И в то же время я оставался самим собой, сидел на берегу, в песке. С трудом сориентировавшись, я крикнул:

– Максим Сергеевич!

Волны шумели, он обернулся, махнул мне рукой. Я побежал к нему, в первую очередь думая об Андрюше.

– Андрюша! – кричал я. – Андрюша!

Тут Андрюша мне ответил:

– Что такое, Арлен?

Я осекся, упал в воду, не почувствовав ее, потому что в бескрайней и страшной воде я оказался еще прежде.

– Кто-то тонет! – крикнул я. Разбираться у меня не было времени, горло перехватил спазм, я не мог вдохнуть.

Максим Сергеевич поднял меня и тут же крикнул Андрюше:

– Быстро из воды, позови спасателя с поста!

Потом Максим Сергеевич поднял Фиру и Валю из воды:

– На берег, сейчас же! Жданов, где тонут?

Я покачал головой. Я не видел ни Володю, ни Борю. Бурное темное море не позволяло их разглядеть.

Утопающие крайне редко зовут на помощь, я об этом читал. Им не хватает воздуха, чтобы позвать.

Грудь разрывалась от боли, я и сам задыхался, Максим Сергеевич держал меня за шкирку, чтобы я не упал, волны били меня по ногам.

В той ситуации мне сразу захотелось броситься в море, но это самое глупое, что можно сделать. Я их не видел. Все вокруг стало серым, дождь усилился, вода была теперь сверху и снизу.

А потом вдруг я разглядел светлую Борину голову вдалеке от берега (впрочем, не так далеко, как я боялся).

– Там! – крикнул я, и горло тут же снова перехватило. Максим Сергеевич уже бросился в воду, а дяденька-спасатель, которого я даже не заметил, для начала вытолкнул меня на берег.

Я лежал на песке, и все у меня внутри сжималось от спазмов. Небо заволокли еще больше темнеющие облака, сверху на меня лилась вода, и я боялся ею захлебнуться.

Я не мог вдохнуть, вода затекала в нос. В груди словно все разворошили, болело горло.

Как же тяжело дышать, подумал я, так похоже на приступ астмы, как его описывал Алеша.

Потом все стало цветным, и я потерял сознание. Но очнулся, по-видимому, очень скоро. Я увидел, как Максим Сергеевич и дяденька-спасатель тащат их на берег. Боря в руках у Максима Сергеевича непрестанно кашлял, а Володя был без сознания.

Я сразу испытал облегчение. Мне показалось, что если Володю вытащили сразу, то он точно не утонул, совершенно точно еще можно будет оказать ему помощь.

Дяденька-спасатель, как мне показалось, грубо швырнул Володю на песок.

Вы видели когда-нибудь, как проводятся реанимационные мероприятия? Наверное, вы видели это в кино. На самом деле все немного не так.

Во-первых, реанимационные мероприятия должны проводиться долго, вплоть до приезда скорой. А в скорой еще в течение сорока минут.

Во-вторых, совершенно необязательно дыхание рот в рот, самое главное – это качать сердце.

В-третьих, качать сердце очень тяжело. Лучше, если это будут делать два человека попеременно.

В-четвертых, когда звоните в скорую, обязательно называете:

1. Адрес (точный).

2. Состояние человека: нет сознания/нет дыхания. Потому что если нет дыхания, приедет реанимационная бригада.

3. Обязательно необходимо сказать: приступаю к реанимационным мероприятиям. Потому что иначе правда жизни такова: скорая может поставить этот вызов ниже по приоритету, ведь без реанимационных мероприятий человек погибнет до приезда скорой. Если же кто-то качает его сердце, появляется шанс.

А еще очень важно правильно определить точку, где надо качать. И сама техника довольно сложная. Словом, много тонкостей.

Я знал все это в теории: нас учили оказывать первую помощь. Однако я не знал, что в реальности все окажется так страшно.

Я не знал, что на грудь Володе будут давить так, что хрустнут ребра.

Я не знал, что из его рта будет вырываться столько воды – и как только в нем поместилось?

Я не знал, что его глаза откроются, темные, знакомые глаза и окажется, что зрачки в них неподвижны.

Я никак не мог поверить, что с Володей случилась беда. Это мой друг, мой товарищ – как я мог подумать о том, что он больше никогда не заговорит, не будет дышать, не будет двигаться. Мы шли на море и смеялись, а теперь он был так страшно неподвижен