Ее главная отшельница вновь широко раскинула руки, и на этот раз ее поза означала, что она намерена говорить чистую правду. В жилах Аези'уах текла кровь бессонных, и, хотя эта кровь была разбавлена кровью народа кваров, главная отшельница унаследовала от своих предков по крайней мере две особенности: глаза, как будто сделанные из лунного камня, и полную неспособность лгать и плести интриги. Именно поэтому Ясаммез выделила ее среди прочих членов ордена отшельников и удостоила особой благосклонности.

— Прикосновение королевского стекла привело его в беспокойство, — сообщила Аези'уах.

— Так он проснулся?

— Нет, моя госпожа. — Лицо отшельницы сохраняло безмятежность в противовес тревожному смыслу ее слов. — Но он мечется. Что-то изменилось, хотя я не могу определить, что именно. Он словно одержим лихорадкой или тревожными снами.

Если бы Ясаммез давным-давно не избавилась от привычки показывать свои чувства, эти слова заставили бы ее нахмуриться.

— Нам ничего не известно о том, какие сны ему снятся.

— Вы правы, — склонив голову, изрекла Аези'уах. — Но стоит взглянуть на него, чтобы понять: эти сны не из приятных. К тому же он так ворочается, что тревожит других спящих.

Ясаммез уже собиралась спросить у отшельницы, давно ли она заметила перемены, но тут в сознании ее прозвучал другой голос, слабый, точно умирающий ветер.

— Где ты?.. Ты слышишь… меня? Ты знаешь… кто я?

— Конечно, знаю, сердце мое, — тут же ответила Ясаммез, чувствуя, как любовь наполняет все ее существо. — Как ты можешь сомневаться в этом?

Голос ее возлюбленного затих на несколько мгновений, а потом вернулся вновь, страдальческий и прерывающийся.

— Здесь так… холодно. Так темно.

Ясаммез сделала знак, давая отшельнице понять, что аудиенция окончена. Аези'уах, сохраняя непроницаемое выражение лица, раскинула руки и выскользнула из комнаты, словно корабль-призрак, несущийся по глади моря.

— Говори со мной, сердце мое, — взмолилась Ясаммез.

— Я боюсь… боюсь, что совсем скоро… впаду в сон… от которого нет пробуждения.

— Не бойся. К тебе вернутся силы. Я уже послала стекло.

— Где же оно? Боюсь, я никогда не получу его.

В слабом голосе, звучавшем в голове Ясаммез, слышалась почти детская робость, и это многократно усиливало ее муки.

— Джаир доставит тебе стекло, — пообещала она. — Он молод, силен, его мысли чисты и незапятнанны. Я знаю, он должен найти путь к тебе.

— Но если… если он не сумеет?

— Об этом даже не думай, — произнесла Ясаммез, стараясь наполнить свою безмолвную фразу незыблемой уверенностью. — Он отыщет тебя, и к тебе вновь вернутся силы. А я принесу тебе камни разрушенных городов, которые я завоевала. Ты сделаешь из них себе ожерелье.

— Но если… если…

— Не беспокойся, любовь моя. Даже боги не в состоянии помешать мне спасти тебя. Отдыхай. Я останусь с тобой, пока ты будешь спать — не тем сном, от которого нет пробуждения, но сном легким и приятным. Тебе нечего бояться. Джаир Штормовой Фонарь непременно доставит тебе стекло.

Голос, звучавший в ее сознании, стих до неясного шепота, тревожного, как шелест крыльев утомленной и испуганной птицы. Тени, наполнявшие комнату, удлинялись. Ночь вступала в свои права. Леди Дикобраз вновь приняла свое грозное обличье, но на этот раз оно оказалось не таким устрашающим. Иглы были не столь жесткими, вместо черных крючковатых когтей на руках ее остались нежные пальцы. Пальцы эти пребывали в беспрестанном движении, словно пытались приласкать и успокоить единственное живое существо, которое Ясаммез любила.

* * *

День выдался холодный и пасмурный, несколько раз накрапывал дождь. Двери дома Эффира дан-Мозана, ведущие во внутренний двор, были, как всегда, распахнуты, но в комнатах зажгли большие жаровни, распространявшие благодатное тепло. Бриони вошла и увидела, что купец наклонился вперед — непростая задача для человека со столь внушительным животом — и греет над тлеющими углями свои пухлые руки, унизанные кольцами.

— Приветствую вас, Бриони-зисайя, — изрек он. — Вы уже позавтракали? Я не хотел мешать вашей трапезе.

— Благодарю вас, мастер дан… Эффир, я уже закончила трапезу. Слуга сказал, что вы и Шасо хотите поговорить со мной.

— Да, но лорд дан-Хеза еще не пришел. Прошу вас, устраивайтесь поудобнее. — Эффир указал на кресла, стоявшие вокруг жаровни. — День сегодня ненастный, но я не выношу, когда двери закрыты, — пояснил он. — Мне необходимо постоянно видеть небо. Когда я смотрю на небо, мне кажется, что я дома, в родной стране. Впрочем, сегодня мне не удастся обмануть себя, — добавил Эффир с грустной улыбкой. — У нас в Туане небо никогда не бывает таким серым. Дождя мы ждем, как великого блага, а когда он орошает землю, идем в храмы и благодарим богов. Здесь же, наоборот, приходится ждать редких погожих дней.

— У вас очень необычный дом, — заметила Бриони. — Сад посреди дома — для меня это настоящая диковина. Туанские жилища устроены именно так?

— Да. Во всяком случае, жилища состоятельных людей. Хотел бы я показать вам свой дом в Дагардаре! Этот по сравнению с ним — жалкая лачуга. Дом нашей семьи был истинным украшением города, пока солдаты автарка не сожгли его, предварительно разграбив. Но не думайте, что я сетую на судьбу. Королевства Пределов — не самое плохое место для изгнания.

— И дом, который вы построили здесь, очень красив.

— Вы слишком добры, принцесса. Полагаю, лишь вежливость мешает вам поинтересоваться, почему такой состоятельный человек поселился в одном из самых невзрачных кварталов Ландерс-Порта.

Бриони слегка покраснела, ибо не раз задавалась этим вопросом.

— Я решила… вы предпочли этот квартал, потому что с вершины холма открывается прекрасный вид.

— Вы совершенно правы, принцесса. К тому же жители бедных кварталов не так одержимы завистью, как богачи. Состоятельный человек вроде меня может построить здесь роскошный дом, и никто из соседей не сочтет себя уязвленным. Но уверяю вас, если бы я дерзнул поселиться в более престижной части города, местные купцы, проходя мимо моего жилища, испепеляли бы его злобными взглядами. И вскоре мне пришлось бы осознать, что жизнь в богатом квартале совсем не так приятна, как можно предположить. — Его улыбка была не лишена горечи. — Я давно понял: в этой жизни важно знать, кто ты такой и где твое место.

В комнату вошел Шасо, одетый так, словно он выходил в город. Шляпа его была низко надвинута на глаза, половину лица закрывал шарф. Он стряхнул с плаща дождевые капли и бросил его на стул. Судя по тени, набежавшей на лицо хозяина дома, Эффир не обрадовался тому, что на его драгоценные ковры капала вода.

Шасо снял шляпу и уселся у огня.

— Сегодня в порт вошел корабль из Иеросоля, — сообщил он. — Моряки, как водится, отправились в таверну. Выпивка развязала им языки. Так что я услышал немало интересного.