с Сиско разработали ночью. Его первый пункт призывал к прекращению огня на занимаемых сторонами позициях. Наш второй пункт ликвидировал советское требование о немедленном выводе израильских войск на новые рубежи; более того, в нем вообще не упоминалось о выводе, а содержался призыв к сторонам просто начать выполнение резолюции 242 Совета Безопасности «во всех ее частях» – мандат, достаточно расплывчатый, чтобы годами занимать дипломатов, без возможности их прихода к какому-либо соглашению. Наш третий пункт требовал немедленных переговоров «между заинтересованными сторонами» под «соответствующей эгидой»; другими словами, прекращение огня приведет к прямым переговорам между Израилем и арабскими государствами, которым постоянно отказывали в этом и которые, как утверждал ряд израильских кабинетов один за другим, откроют дверь для их уступок. Мы ничего не сказали о гарантиях.

К нашему изумлению, Брежнев и Громыко приняли наш текст с очень незначительными редакционными изменениями[17]. Затем они попытались повернуть «соответствующую эгиду» прямых переговоров в американо-советскую гарантию результата – эвфемизм для навязанного мира. Я отклонил предложение. Я определил «эгиду» как термин, означающий присутствие советских и американских дипломатов при открытии переговоров, а после этого – только тогда, когда будут решаться ключевые вопросы. Это тоже было принято Брежневым и Громыко с минимальной торговлей.

После всего лишь четырех часов переговоров текст резолюции о прекращении огня был согласован вместе с американо-советским пониманием значения слова «эгида». Это была необычайная скорость для любых переговоров, но особенно для переговоров с советскими лидерами, учитывая необходимость перевода всего, сверки текстов и частых перерывов, когда каждая сторона собиралась в кучку вместе для консультаций.

Соглашение действительно улучшило то, что мы предлагали в течение двух недель. Первоначальное американское предложение заключалось в прекращении огня, связанном с общей ссылкой на резолюцию 242 Совета Безопасности. 4 месяца назад в коммюнике саммита Брежнев отказался от любой такой ссылки. Тогда и во время войны Советы настаивали на том, чтобы мы совместно разъясняли значение резолюции 242 и навязывали термины, которые в советской формулировке были неотличимы от радикальной арабской программы. Согласованный сейчас текст оставил разработку резолюции 242 прямым переговорам между сторонами. И стороны впервые вступят в прямые переговоры.

Соединенные Штаты достигли своих стратегических целей: 1) они выполнили свои обязательства перед Израилем; 2) они сократили роль Советского Союза на Ближнем Востоке и были в состоянии делать это в ускоренном темпе по мере развития мирного процесса и 3) они сохранили дружественные отношения с арабским миром – действительно, судя по обмену посланиями с Исмаилом, существовали все перспективы фундаментального сдвига в том, что до сих пор Египет полностью полагался на советский альянс[18].

Но на Ближнем Востоке надежды редко сбываются без шероховатостей.

23–27 октября 1973 года

США объявляют тревогу и окончание кризиса

Мы остановились в Израиле 22 октября, чтобы установить перемирие, и вернулись оттуда через Лондон, где я проинформировал в аэропорту министра иностранных дел Великобритании Алека Дугласа-Хьюма.

После прибытия в Вашингтон в 4 утра 23 октября и нескольких часов сна я узнал, что война на Ближнем Востоке разразилась снова. Сначала мы думали, что боестолкновение – это обычная схватка за позиции после прекращения огня. Вскоре мы узнали обратное.

Около 9:30 утра Генеральный секретарь ООН Курт Вальдхайм позвонил и сообщил, что Египет официально пожаловался на нарушение Израилем режима прекращения огня и потребовал заседания Совета Безопасности. Вальдхайм предложил ввести международные силы из Скандинавии и других стран для контроля над прекращением огня. Я сказал ему, что проконсультируюсь с моими коллегами и советскими представителями.

Через несколько минут я обсудил методы поддержания режима прекращения огня с Дэвидом Поппером, помощником государственного секретаря, отвечающим за международные организации, включая Организацию Объединенных Наций. Он считал, что самым удобным средством была бы группа наблюдателей ООН, которая ранее размещалась вдоль Суэцкого канала.

Затем я поговорил с заместителем главы миссии СССР Юлием Воронцовым, Добрынин еще не вернулся из Москвы. Чтобы начать работу с положительной ноты, я попросил его поблагодарить Брежнева за советское гостеприимство. В то же время я подчеркнул, что согласованные совместные «эгиды» для переговоров, которым Советы уделяли так много внимания, предполагали быстрое выполнение обещания Брежнева об освобождении израильских военнопленных. Затем я обратился к главной цели своего звонка, которая заключалась в том, чтобы проинформировать Воронцова о сообщениях относительно зарегистрированных случаев нарушений режима прекращения огня, притом что каждая сторона обвиняет другую. Я сказал, что лучшим средством было бы, чтобы Совет Безопасности поручил Вальдхайму призвать стороны незамедлительно соблюдать прекращение огня. Мы согласимся, если Совет Безопасности пожелает прислать наблюдателей ООН или вооруженные силы ООН. У Воронцова явно не было никаких указаний. Он ограничился непонятным бурчанием типа «ага» и «правильно», чтобы показать, что он понял. Когда я предложил Воронцову коммутатор в Белом доме для ускорения связи с Москвой, он отказался, заверив меня, что сможет дозвониться «в кратчайшие сроки». Другими словами, как я предполагал, Добрынин сослался на плохую связь в первый день войны и попросил предоставить наши объекты в качестве средства демонстрации отсутствия советско-арабского сговора.

Через пять минут Воронцов вновь позвонил по телефону. Очевидно, мое послание пересеклось с посланием из Москвы, которая к этому моменту явно встревожилась. Для меня была записка от Брежнева – процедура в высшей степени необычная, поскольку в прошлом генеральный секретарь неизменно направлял свои сообщения Никсону. Послание Брежнева было переведено и переслано из советского посольства за час. В нем он рассказал мне, что израильские войска продвигаются на юг вдоль западного берега Суэцкого канала. Эта новость пришла из «собственной достоверной информации» Москвы – другими словами, не из египетских источников, а, предположительно, от сверхзвуковых «МиГ-25» «Фоксбэт»[19], выполнявших разведывательные задания с египетских аэродромов. Брежнев назвал действия Израиля «неприемлемыми» и «грубым обманом», из чего можно было сделать вывод, что египтяне оказались в тяжелом положении. Он предложил провести заседание Совета Безопасности в полдень – менее чем за два часа, – чтобы подтвердить прекращение огня и отдать приказ отвести все силы к линии, которую они занимали, когда была принята резолюция о прекращении огня от 22 октября, или за двенадцать часов до выдвижения требования о вступлении в силу прекращения огня. (Умная советская уловка, это могло бы поставить израильтян далеко за те линии, с которых они, очевидно, начали атаковать, когда начались нынешние боевые действия.) Брежнев приложил советский проект резолюции Совета Безопасности, воплощающий его идеи.

Теперь мы оказались в серьезном затруднительном положении. Срочность обращения Брежнева наводила на мысль, что положение Третьей армии Египта было гораздо более серьезным, чем наша собственная