море говорит, а ты молчи,

Не изливай ни радости, ни горя.

Великий Данте замолкал в ночи,

Когда у ног его плескалось море.

Людьми заполнен берег или пуст,

Дай морю петь, волнам его не вторя,

И Пушкин — величайший златоуст —

Молчал всегда, покамест пело море.

Перевел Н. Гребнев

Мой отец говорил: слушая море, научись понимать, о чем оно говорит. Оно много видело, много знает.

— Скажи, о море, почему ты солоно?

— Людской слезы в моих волнах не мало!

— Скажи, о море, чем ты разрисовано?

— В моих глубинах кроются кораллы!

— Скажи, о море, что ты так взволновано?

— В пучине много храбрых погибало:

Один мечтал, чтоб не было я солоно,

Другой нырял, чтоб отыскать кораллы!

Перевел Н. Гребнев

Два седовласых горца, два поэта, сидят на холме, как два старых орла. Сидят неподвижно, молчат, слушают море. А оно шумит, заставляет думать о жизни, которая похожа на него и которую нужно переплыть от берега до берега, какая бы погода ни захватила на открытом и опасном ее просторе. В отличие от моря в жизни нет тихих гаваней, нет причалов. Хочешь не хочешь — плыви. Будет только одна, последняя гавань, только один, последний причал.

Шумит Каспий, шумит Хвалынское море. Текут в него реки: с одной стороны — Волга, Урал, с другой — Кура, Терек, Сулак. Все они смешались, и теперь их не отличить одну от другой. Для них море тоже своего рода последний причал. Хотя не исчезнет, не умрет, не утихнет их вода, будет ходить, подыматься синими волнами. Будут ходить по этим волнам большие корабли в разные концы света.

Горцы, дети Дагестана, разве ваша судьба не похожа на судьбу этих рек? Вы тоже соединились и слились в едином море нашего великого братства.

Шумит Каспий. Молча стоят два седых человека, два поэта, и с ними я, еще подросток. Потом, когда пошли мы домой, Абуталиб сказал моему отцу:

— Взрослым становится твой сын. Сегодня познал он большое чувство.

— Никому нельзя быть маленьким на том месте, где мы стояли, — отвечает Абуталибу отец.

Теперь, когда прихожу на берег моря, все время кажется, что стою рядом с отцом.

Говорят, Каспий с каждым годом мелеет. Уже стоят городские дома там, где некогда плескалась вода. Наверное, так оно и есть. Но я не верю, что море перестанет быть морем. Оно, может быть, мелеет, да не мельчает.

Я и людям всегда говорю: не будьте мелкими, если даже вы малочисленны.

Ученый муж качает головой,

Поэт грустит, писатель сожалеет,

Что Каспий от черты береговой

С годами отступает и мелеет.

Мне кажется порой, что это чушь,

Что старый Каспий обмелеть не может,

Процесс мельчанья некоторых душ

Меня гораздо более тревожит.

Перевел Н. Гребнев

Махач тоже говорил про море. Он был первым ревкомом Дагестана, и его именем называется теперь столица нашей республики. Раньше город назывался Порт-Петровск. Во время гражданской войны Махач превратил его в неприступную крепость.

Так вот, о море Махач сказал: «Сколько бы ни было врагов, всех покидаем в море. Море глубокое, на дне места хватит».

Когда соберутся горцы около мечети или под старым деревом, чтобы потолковать о житье-бытье, называется это у нас годеканом. На годекане спросили однажды у горцев: какой звук приятнее всего душе? Горцы, подумав, начали отвечать:

— Звон серебра.

— Ржанье коня.

— Голос любимой девушки.

— Цокот подков по камням ущелья.

— Смех ребенка.

— Колыбельная песня матери.

— Журчанье воды.

А один горец сказал:

— Голос моря. Потому что у моря есть все звуки, которые вы перечислили.

А в другой раз на годекане спросили у горцев: какой цвет наиболее приятен душе? Горцы, подумав, начали отвечать:

— Ясное небо.

— Белоснежная вершина горы.

— Глаза матери.

— Волосы сына.

— Цветущий персик.

— Осенние ивы.

— Вода родника.

А один горец сказал:

— Цвет моря. Потому что в нем есть все цвета, которые вы перечислили.

Когда спрашивали на годекане о запахах, напитках или о чем-нибудь еще, всегда дело кончалось морем.

Морем навеяны народу прекрасные сказки о юноше и морской царевне, о лазурной птице, которая где ни ударит клювом, там и забьет родник.

Конечно, на годеканах каждый хвалит своего скакуна. Не делаю ли и я то же самое, хваля свое Каспийское море? Иногда мне говорят: подумаешь, Каспий. Это даже и не море, а большое озеро. Настоящее море — Черное.

Верно, что Каспий не так бархатист и нежен, как Черное, Адриатическое или какое-нибудь там Ионическое море. Но ведь туда люди едут преимущественно отдыхать и купаться, а на Каспий — преимущественно работать. Море — рыбак, море — нефтяник, море — труженик. Ну, и характер у него поэтому более суровый. Что поделаешь, у каждого быка свой нрав, у каждого мужчины свой характер, у каждого моря своя повадка… А разве горы Дагестана не отличаются характером от гор Грузии, Абхазии и от других гор?

Но мне, по правде говоря, все моря кажутся похожими друг на друга. Когда плыву по Черному, вспоминаю Каспий, а плывя по Каспию, могу вспомнить даже океан. И ничем наше море не хуже других. Так же в него бросают монеты на память, чтобы — по примете — вернуться снова.

Отец говорил: если море человеку кажется некрасивым, это значит — сам человек некрасив.

Кто-то сказал однажды Абуталибу:

— Море сегодня противно шумит.

— А ты послушай моими ушами.

Итак, на Каспийское море смотрите глазами Дагестана, и оно покажется вам прекрасным.

Подвиг славного подводника капитана 2-го ранга Магомеда Гаджиева из дагестанского аула Мегеб известен всему военно-морскому флоту. Он воевал и в Балтийском, и в Северном, и в Баренцевом морях. Не один фашистский корабль нашел себе могилу в холодных водах от торпед Магомеда Гаджиева. Его лодка первой в истории Отечественной войны приняла открытый бой с фашистской