Так, мотаясь с уже знакомыми, с уже оседлавшими его, доящими его кошелек цыганами по Москве, по разномасоным ресторанам и гостиницам, он набрел, наконец, на давно знакомый ему «Интурист». Он пригласил сюда цыган – они должны были явиться в десять вечера, плясать и петь ему всю ночь. Забавно, отчего он до сих пор не подавался веселиться и гудеть на Тверскую, на такую фешенебельную поп-улочку, где тусовка сменяется тусовкой, где не угасают бешено пляшущие рекламы, где толкутся бесконечно, денно и нощно, классные валютные проститутки, самые, видать, лучшие бабы в мире, ибо нету красивей и слаще русской бабы – что в супружеской постели, что в блуде… О, проститутки!.. Как это ему раньше в голову не пришло?.. Бедные, несчастные девки, ночные бабочки, путаны… Как же вам несладко, однако, приходится… Ночи напролет, с незнакомцами, с иноземцами, работа, работа, потная, виртуозная – поди-ка изобрази страсть, если ни крохи, ни капли ее ты уже не чувствуешь – отупела, озверела, устала… Вы устали, девицы?!..

Он сдвинул на затылок песцовую шапку. Подошел к кучке красоток, сиротливо жмущихся к подъезду «Интуриста», с важным, а то и вызывающим видком прогуливающихся мимо крыльца, курящих, косящих на мужчин, что входили и выходили, выходили и входили. Крикнул весело, пьяно:

– Вы устали, девицы?!.. Кто сильно устал тут мотаться на морозе – шаг вперед!.. Я приглашаю вас!

Одна из девок, высокая, крашеная блондинка, вздрогнула, оглянулась, отвела от лица дымящую сигарету, окинула Митю надменным взглядом. Ее выщипанные бровки изумленно, насмешливо поползли вверх. Митя увидел близко ее крашенные розовым перламутровым лаком длинные, загнутые вниз, как у зверя, ногти.

– Ты что, спятил, фраер! – протянула она сквозь зубы, опять поднесла сигарету ко рту, затянулась. Мелкий искристый снег летел ей в размалеванное румянами лицо, оседал на тяжело нагруженных тушью ресницах, таял на щеках, на подбородке, и она отерла мокрое лицо ладонью осторожно, стараясь не размазать макияж. – Куда это ты нас на ночь глядя приглашаешь! Уж не в ресторан ли!.. А не жирно ли тебе будет, ангелочек ты наш?!..

Она захохотала, и, как по команде, захохотали все товарки, сгрудившись в кучку, с любопытством уставившись на Митю, – ничего себе хлыщик, и прикинут недурственно, дубленочка шикарненькая, шапчонка супер, корочки самые что ни на есть модельные, – девочки привыкли встречать по одежке, да и провожать тоже по ней же, девочки мигом оценивали содержимое бумажника при помощи одного лишь беглого взгляда на его обладателя, – поэтому опытные девочки, с наметанными глазками, придвинулись ближе, еще ближе, еще: ну, фраерок, что ты нам тут еще покажешь, какое представленье. Девочки не убегали. Они глядели на Митю, как львы глядят на арене на дрессировщика, держащего перед ними горящий обруч. Митя чуть не завопил: прыгайте!.. пламя-то ненастоящее!.. а там, если прыгнете, – там Рай!.. там теплый зал, официанты, салфетки, меню, два часа счастливого отдыха от всех забот, музыка, вино, блеск восхищенных глаз…

– В ресторан, куда же еще! – крикнул Митя, и горстью снега ветер ударил его в лицо. – Или вы не хотите?!..

– Все?!.. – Теперь пришла очередь надменной девице с сигаретой изумляться неподдельно. – Все не хотим?!.. Всех нас ты, что ли, приглашаешь?!..

Она обвела рукой стайку разнаряженных проституток. Девочки тут же выставили напоказ ножки в прозрачных дырчатых колготках из-под коротеньких зимних шикарных одежонок. Девочки не привыкли тушеваться. Дикий, сумасшедший мужчинка должен был оценить их всех по достоинству, во всей красе. Денежного мешка нельзя упустить!.. вы же это знаете, помните…

– Всех! – крикнул Митя и обвел рукой размалеванных хорошеньких шлюшек. – Всех, девочки! Вы что, не поняли! Идемте!

И он пошел впереди всех, он первым взошел на крыльцо, и они потянулись вслед за ним – внезапно притихшие, опуская накрашенные глаза, стесняясь, засовывая замерзшие голые руки в рукава норковых модельных шубеек, как побитые, как бездомные собачки, ползущие на брюхе к тому первому, кто позовет их в дом, в тепло.

Митя прошел мимо двух молоденьких охранников в белых смокингах – из нагрудных карманов у них торчали красные платочки, – сунул им по сто баксов; мимо толстого неповоротливого швейцара, застывшего около старомодного бабушкиного фикуса, и тоже всучил ему долларовую купюру. Махнул девицам рукой.

– Живо!.. Думаете, тут с вами будут церемониться!.. Ладно, я пошутил, раздевайтесь спокойно, причесывайтесь сколько влезет, можете сходить пописать, если сильно надо… вон туалет…

Девчонки фыркали, зажимали рты ладошкой, прихорашивались перед высокими гостиничными зеркалами. Сколько раз многие из них прошмыгивали сюда в номера, украдкой вспархивали в лифтах на высокие этажи, забивались в номера, и иностранные мужики, лепечущие, должно быть, всякую чушь на незнакомых языках, проделывали с ними во тьме номеров, а то и при ярком свете – кое-кто любил заниматься сексом и при ярком, даже слепящем свете – все что хотели, от мыслимого до немыслимого, от рвотного до телячье-нежного; и такие случаи бывали, что на проститутках клиенты после женились, так очаровывали они их своим бесстыдным, бешеным искусством, но это бывало очень редко, а так – хлеб был горек и тяжел, каким и полагалось быть трудовому хлебу. А тут… На халяву пожрать в ресторане – что может быть смешней!.. Вот они и хихикали, вот и скалились, как маленькие пираньи, отбирая друг у друга помады и расчески, подводя друг другу веки на ходу сногсшибательными импортными тенями.

Митя стал в ресторанных дверях. Метрдотель с изумленьем и ужасом воззрился на молодого человека в шикарном, от Версаче, смокинге и целый цветник девиц, благоухавший, хохочущий, шушукающий вокруг него. Легкие девочки, это сразу видно. Откуда он взялся вместе с ними. А, понятно. Сутенер выгуливает своимх крошек. Гуляет, плесень.

Двойной свинячий подбородочек метрдотеля дрогнул, как студень. Глазки заблестели. Ну, сейчас он покажет этим гостиничным пройдохам. Сейчас он распорядится. Официанты сдерут с них со всех отнюдь не по счету. В «Интуристе» обманывать умеют. «Капусты» у этих кралечек куры не клюют, а их хозяин… у, какой поджарый, суровый волчара!.. Волчье, бешеное, темное, заросшее разбойничьей бородой лицо… А зубы блестят в улыбке, безумной, больной… Только бы ты заплатил, сука, можешь хоть изнасиловать здесь, на виду, какую-нибудь из своих крашеных куриц.

– Вон за те столики проходите, пожалуйста, господа!..

Девочки не цыплячьей стайкой побежали за столы – внезапно превратившись в надменных пав и величественных королев, двигались медленно, соблазнительно-вызывающе, окидывая томными, оценивающими взглядами ресторанную публику. На них оглядывались – среди них было много хорошеньких; по совести, они все были хорошенькие, только иные раскрашены так, что краска сползала штукатуркой.

– Рассаживайтесь, девочки! – кричал Митя. Зубы его блестели из неряшливой, неподровненной бороды. У него снова отросли волосы, как и встарь, когда он дворничал; черные пряди висели по плечам, и в иных сверкали молнии седины. – Чувствуйте себя как дома!.. Официанты, сюда!.. Берите заказы!.. Девочки, заказывайте все что хотите, да раздайте же вы девочкам меню, раззявы, как вы медленно работаете… если б я был директор – я бы вас давно уволил…