– Пройдем еще милю. Если не увидим дна, вернемся. Самому не хочется дойти до этой, как ее… Есть только миг между прошлым и будущим… ах да, земли Санникова!

Норман удивился:

– Землю… кого? Сан Никова?

Я отмахнулся:

– Забудь. Тем более что там не остров какой-то зачуханный, а целый мир Плутонии. С подземным черным солнцем в центре Земли.

Они посматривали на меня с опаской, уж очень я уверен, никто о таком не рассказывал.

Вообще-то, как уверял персонаж не то Гоголя, не то Достоевского, в центре Земли еще одна Земля, только диаметром побольше. Если это так, а при этом гребаном спуске готов поверить в любую нелепость, то рискуем встретить не просто племя подземников, а союзы племен, народности, нации, государства, военные блоки, колумбов и магелланов, вместе с куками и миклухомаклаями, осваивающими чужие континенты и дальние острова.

Спускались еще долго, я потерял счет времени. Утомившись, укладывались на отдых, снова опускались при свете негасимых факелов.

Норман держался все возбужденнее, дергал носом, глаза горят, как у ночного зверя. Несмотря на приказ далеко не уходить, все чаще вырывался вперед настолько, что теряли из виду. А однажды оттуда, из-за снежной гряды, раздался ликующе потрясенный вопль:

– Есть!.. Я вижу!

Мы прибавили шагу. Впереди пещера наконец-то заканчивается сплошной инеистой стеной от свода и до пола. Ровной такой стеной, словно природа создавала по отвесу строителя. А в середине стены зияет, ощерившись острыми камнями, темный пролом. Отсюда выглядит, как дыра, в которую пролезет разве что кулак, но я прикинул масштабы пещеры, размер сталактитов на той стороне и крохотную фигурку Нормана возле пролома, и понял, что в такую дыру пройдет паровоз, разве что слегка царапнет трубу. А то и трубу не царапнет.

Норман возбужденно махал руками. Мы с Гульдом спустились по заледенелому склону, дальше поверхность пещеры словно тщательно выложенный плитами пол в церкви, пролом расширяется, я увидел странные сооружения, ускорил шаг.

Норман повернулся, лицо было белое, губы дрожат. Через пролом открывается вид, как сквозь синее стекло, на исполинскую пещеру, в которой расположился город. Десятка два величественных зданий, красивых и торжественных, дивные постройки, не то церкви, костелы, храмы или мечети, не то Дворцы культуры, но уж точно не многоэтажки для жилья. Все это покрыто снегом, ледяной коркой. Везде голубоватый цвет, ему подвластно все, и только в проломах голубой цвет переходит в густо-синий.

Свод пещеры теряется в черноте, но чувствуется, что весь из выступов и щелей, как и окружающие стены, зато внизу поверхность ровнее зеркала, здания отражаются, будто их выстроили на голубом льду.

Норман и Гульд онемели. Потом Гульд пробовал шевелить губами, но не срывалось даже писка. Я долго всматривался, Норман сопел рядом, я проговорил с затрудненным дыханием:

– Именно это и есть Первые… первые подземники… Они даже дома строили по-старому, хотя пещеры, понятно, проще… Или это религиозный принцип?..

– Ваша милость, – сказал Норман испуганно, – если они выйдут наружу, то, уж простите за смелость…

Но трусливо умолк, только зыркал из-под низких очень редких бровей.

– Завоюют не только нас, – закончил я за него, – но и всех соседей… В самом деле, если их столько, то почему не выйдут и не завоюют?.. Могли бы отвоевать земли… размером с королевство! А то и вовсе пройти, как орда Чингисхана.

Он развел руками.

– Сие только Господу известно.

– Да, конечно, – буркнул я.

С другой стороны, мелькнула мысль, а что они забыли на поверхности, где совсем недавно, по их меркам, была отравленная радиацией земля, где сменяются разрушительные сезоны: зима с ее морозами, метелями, лето с иссушающей жарой и сокрушительными грозами, весна и осень с катастрофическими наводнениями… в то время как внизу, прикрытые куполом тектонических пород, всегда в одном и том же климате и при одинаковой температуре без всяких перепадов. Если и не нравилось в первые поколения, то потом не просто привыкли, а приспособились, так что в нашем мире все должно пугать, наверху могут жить только дикие звери и такие же дикие люди.

– Вообще-то с ними можно сосуществовать, – рассудил я, – как люди – с глубоководными рыбами. Не соприкасаясь, не пересекаясь, вообще не зная друг друга. С другой стороны, человек – такая скотина, что если заметит дыру в стене, обязательно полезет взглянуть, что там за стеной… Ты понял?

Норман кивнул, лицо угрюмое, вздохнул с облегчением.

– Я уж боялся, что вы, ваша милость, сдуру полезете смотреть в эту дыру.

– Мы – да, – согласился я. – Полезем. Не белей лицом, аки девица! Не сейчас, а как-нибудь на досуге, когда со всеми делами разделаемся. Но дыру заделай, чтобы не полез кто другой. Сам не можешь, придешь сюда с дюжими ребятами. Даю тебе на это свое соизволение, а также высочайшее указание сюзерена.

Возвращались мы примерно суток двое, а может – и больше, в таком месте счет времени теряешь быстро: наверх карабкаться – это не вниз по крутому спуску, а когда выползли, не чуя ног, я повис на руках Гунтера и Тюрингема, не спорил, когда отнесли меня в спальню.

И уже не чувствовал, как провалился в сон.

Пожар, толкнула мысль, я очнулся от глубокого сна, как будто вынырнул из глубокой темной воды на поверхность лесного пруда. За окном ночь, однако комната озарена ровным чистым светом. И этот свет идет от моей постели.

Я поспешно повернул голову. Рядом со мной мирно посапывает, распустив роскошные золотые волосы и свернувшись калачиком, Леция. Милое девичье лицо, почти детское, порозовело от сна, губы и без того пухлые, вздулись, как спелая черешня. Я привык видеть ее с туго заплетенной косой, а сейчас золото волос покрыло подушку и чуть ли не половину ложа. От волос струится свет, который при ярком солнце был бы незаметен, но сейчас освещает комнату лучше лампадки.

Целомудренно спит в длинной рубашке, однако с таким глубоким вырезом, что я, скосив глаза, рассмотрел и вторую пару грудей. От нее идет еще и зовущее животное тепло, я попытался отодвинуться, ну не свинья же я, чтобы пользоваться правом первой брачной ночи… тут же внутренний голос ехидно заметил, что я совсем ханжа, а еще и дурак: при чем здесь право брачности? Девушка сама пришла, никто ее не звал, не подманивал, не принуждал. А я, если прогоню, поведу себя не совсем по-джентльменски. Да и вообще… скажут, ездил на единороге именно потому, что этот, как его, девственник. А девственником в наше время можно быть только по одной причине…

Я всхрапнул, последние заслоны рушатся, горячая кровь вздувает члены, ну да, все члены, даже кончики пальцев зачесались, в них пошел зуд, слишком быстро и бурно наполняются кипящей кровью.

Осторожно, стараясь не разбудить, придвинулся, выждал минуту, медленно и бережно обхватил, прижал к своему телу. Леция дышит все так же ровно, однако сердце под моими пальцами застучало чаще, намного чаще.