Отвратительная ситуация. Азы управления массой – нужно внушить им модель поведения, которая сейчас в твоих интересах. Ни одного человека нельзя заставить делать то, чему он подсознательно противится. Если он видит в тебе врага – стань ему другом, и он сам откажется на тебя нападать, но если толпа сорвется… ей уже ничего, кроме ярости и страха, не внушишь. А эти карабинеры… апеллировать к их совести, человеколюбию, разуму, логике – невозможно. Они понимают только приказ и реагируют на агрессию толпы ответной агрессией. Сейчас полетят первые гранаты…

Улисс с удивлением увидел, что остался на площадке один. «Зонтик» действовал, отталкивая от него людей, отворачивая лица, закрывая глаза, затыкая уши. Тем лучше.

Он повалился на колени, распахивая ладони навстречу мглистым небесам. Теперь самое время уповать даже на помощь этого дурацкого жеста обращения вовне. Улисс запрокинул лицо и сжал волю в кулак. Еще сильнее, еще!

Внутри него будто вспыхнуло второе солнце. Ситуацию нужно срочно брать под контроль.

Сначала «оранжевые». Грубая сила, подчиняющаяся приказам. Им нужен другой приказ, соответствующий планам Улисса. Лучший выход – воспользоваться старым проверенным средством – обратиться к глубинному, архаичному архетипу, вытащить из подсознания, пробудить тени истории.

Серые громады башен стремительно покрывались коростой отложений. Взметнулись в воздух серые тени вороньих стай. Вспыхнуло и тут же погасло укрытое черными дымами пожарища юное солнце. У основания далеких, вздымающихся под самые небеса скал зачернел сосновый бор, мрачный и неживой отсюда, от стен осажденного сруба лесной крепости.

Улисс спиной почувствовал мощь вековых стволов, из которых был выстроен могучий частокол внешней стены, по бокам на десятки метров ушли в каменистую почву рвы, заполненные сумрачной живностью вечной тени.

Крепость была неприступна. Однако на ее стены гудящей толпой двигалось… не воинство, нет, разношерстная толпа оборванцев, единственным оружием которых была одна лишь ненависть. Их было много, очень много. Пустись они на приступ, половина из них поляжет. Но вторая половина по трупам дойдет до вершин заостренных бревен огороди. И тогда защитники крепости захлебнутся собственной кровью.

Улисс видел, как дрогнули спины «оранжевых». Тяжелые затылки заколыхались, пытаясь вытрясти из ушей этот странный звон. Речитатив скороговорки, лившийся им в уши по каналам связи, противоречил тому, что они чувствовали.

Сражаться за стенами было еще большим самоубийством, однако владетель повелел своей дружине попытаться образумить невесть откуда взявшихся дикарей, неведомой силой вышвырнутых с родных мест в эти сумрачные леса. Чужие, страшные. У них не было выбора, это читалось по немытым перекошенным от ярости пополам с ужасом лицам.

Дружинники готовились выполнить приказ, а сами все поглядывали за спины, не взовьется ли над родными стенами белый дымок – сигнал к отступлению.

Улисс с удовольствием увидел обернувшиеся щитки бронемасок. Теперь пора вступать ему самому. То, что заменяло ему сердце, сухо хрустнуло и пропустило такт. Это всегда – как в первый раз.

Дыма не было, но из черной копоти запаленных неприятельскими стрелами пожаров, которые не успевали тушить, показалась вдруг сухая высокая фигура человека без волос на голове – даже ресницы и брови на странном голом лице будто выжгло неведомым пламенем, не оставив от этой ожившей куклы ничего человеческого. Волхв шел, чуть подволакивая правую ногу, его серый дорожный плащ сухо шевелился за спиной, подобно крыльям повисшей под сводами пещеры гигантской летучей мыши. Его глаза горели.

Не можно воевать с потерявшим кров народцем, други. Ратный сей подвиг запятнает выживших и покроет позором павших. Не дать беженцу пройти по своей земле решил наш владетель. Он уже раскаивается в сем неразумии. Самоубийство, а не избавление ждет нас от этой сечи.

Дружинники слушали, с сомнением хмыкая и не спеша опускать натянутые луки.

Не дать ей свершиться – вот решение, достойное и ведущее к доброму миру от дурной войны. Возвращайтесь за стены, дружинники, теперь время говорить-волхововать. Не можно простому смертному слушать эти песни. Возвертайтесь.

Что это, неужто белым дымком потянуло поперек черной гари?

Дружинники, ухмыляясь друг другу, боком-боком, обходя фигуру волхва, потянулись в стороны, к подъемным мосткам на месте сброшенных в ров переездов.

Улисс шумно выдохнул. Столько человек одновременно должны были удерживать в голове эту иллюзию… А ведь их не отпустишь, нужно дать им уйти достаточно далеко, чтобы они не успели вернуться, раньше чем он совладает с толпой.

Толпа… справиться со всей этой людской массой поодиночке стоило бы усилий, сравнимых с управлением всеми агрегатами «Сайриуса» сразу. Такое не по силам даже Ромулу. Но толпа – во многом это один многорукий, многоногий и многоголосый зверь. Существо пещерное, дикое, слепое в своем гневе. Знающее только одну цель – сокрушить любую преграду на своем пути, несмотря на фонтаны крови из рвущихся артерий, несмотря на потери в своих рядах. Яростная толпа. В муравейнике мегаполиса она была страшнее любого катаклизма.

Но с ней еще можно было справиться.

Захария, что с транспортом?

Ближайшие туннели отгорожены, движение пущено в обход, система пока держится, я постепенно рассасываю путепроводы в сторону окраин сектора…

Держи меня в курсе, если что, я веду туда людей, надо не дать им упереться в башню, иначе все полетит к чертям.

Понял. Держись.

Новая легенда, легенда внутри легенды, двойной морок с правдивой подоплекой. Улисс распахнул свой колючий, ненавистный, вечный, неуничтожимый мир еще на три сотни метров, накрывая им толпу. Слитое хрипящее дыхание, первые растертые по бетону кровавые брызги. Еще минуту, и их станет больше, куда больше.

Грохнуло и стихло.

Племя бежало от огня, спасая на руках плачущих детей, вынося с собой остатки нажитого скарба. В числе спасшихся больше всего оказалось молодых мужчин, не обремененных семьями, в головах которых крутились не мысли о том, как уйти с дороги большого огня, а уже планы мщения – отыскать того, кто запалил этот вселенский костер. Это кто-то из каменных людей, точно. Вернуться, отомстить, повергнуть их прах к ногам идолищ-кумиров. Мыслей о том, что огонь тот и есть дело нечистых божковых рук, у них не было. Мыслей о том, что спасение так же далеко, как и прежде, они не держали.

И только бабий плач пополам с детским писком напоминал тем, у кого еще не начал мутиться от лютого страха разум – позади враг, но впереди враг может быть еще страшней.

Прозрение пришло не сразу. Вот замерли и попятились тяжко дышащие от долгого бега легконогие охотники во главе толпы, на них налетели, стали теснить, распахивая глаза новому ужасу.

Божки прокляли их племя. Позади ревел огонь, впереди вдруг распахнулась из сырого тумана бездонная пропасть. Еще недавно тут было бескрайнее поле до самых голубых небес, а теперь зияло лишь черное ничто.