Повернувшись, они пошли через розовый сад, но внезапно остановились. В бледном абрикосовом свете к ним по газону направлялись Гроган и его свита, и их шаги тонули в мягкой траве. Корделию их появление застало врасплох. Следя за их молчаливым неумолимым приближением, их суровыми мрачными лицами, она подавила желание взглянуть на сэра Джорджа, однако задалась вопросом, возникло ли у него то же внезапное и иррациональное ощущение того, как они сейчас выглядят в глазах полиции, – как браконьеры, которых егеря захватили прямо с мертвыми тушами у ног.

Тело Мунтера увезли с поспешностью, показавшейся Корделии почти непристойной. В десять утра металлический контейнер с двумя длинными ручками по бокам перенесли с пристани на палубу полицейского катера без особых церемоний, как будто там лежала собака. Но, в конце концов, чего она ожидала? Мунтер был человеком. Теперь он превратился в разлагающуюся массу, дело, которому присвоят номер, задачу, которую нужно решить. Она повторяла себе, что неразумно было ожидать, чтобы эти люди (полицейские? сотрудники морга? работники похоронного бюро?) несли его так же торжественно, как на похоронах. Они просто выполняли хорошо знакомую им работу без лишних эмоций и суеты.

С появлением второго трупа подозреваемые смогли понаблюдать за работой полицейских. Они подглядывали из окна спальни Корделии за Гроганом и Бакли, медленно расхаживавшими вокруг тела, словно пара ихтиологов, заинтересованных особью, которую вынесло на берег приливной волной. Они смотрели, как работает фотограф, который, похоже, вовсе не замечал полицейских и не разговаривал с ними, а занимался исключительно своими делами. Доктор Эллис-Джоунз на этот раз не появился. Корделия задалась вопросом, было ли это вызвано тем, что причина смерти казалась очевидной, или он просто был занят другим телом. Зато приехал полицейский хирург, чтобы подтвердить факт смерти и провести предварительный осмотр. Это был крупный общительный человек в резиновых сапогах и вязаном свитере с заплатками на локтях. Он поприветствовал полицейских как давних собутыльников, и его веселый голос наполнил безмолвное утро. Только когда он опустился на колени и принялся копаться в чемоданчике в поисках термометра, наблюдатели молча отошли от окна и скрылись в гостиной, устыдившись собственного поведения, в котором вдруг распознали неприличное любопытство. Но именно из окон гостиной они меньше чем через десять минут увидели, как тело Мунтера понесли через арку к катеру. Один из носильщиков сказал что-то другому, и оба рассмеялись. Вероятно, они обсуждали тяжесть своей ноши.

Полицейский допрос в связи со второй смертью продлился недолго. В конце концов, они не многое могли рассказать, но Корделия считала, что даже это немногое покажется подозрительно одинаковым в устах разных людей. Когда настал ее черед, она отправилась в кабинет, отягощенная убеждением, что ни одному ее слову не поверят. Гроган буравил ее взглядом через стол, его светлые глаза, в которых горел недружелюбный огонек, покраснели, словно он не спал всю ночь. Две музыкальные шкатулки стояли перед ним на столе бок о бок.

Когда она закончила рассказывать о появлении Мунтера в стеклянных дверях, о том, как обнаружила тело и как нашлась музыкальная шкатулка, надолго воцарилась тишина. Наконец Гроган спросил:

– А зачем вы вообще отправились в комнату в башне в пятницу вечером?

– Из чистого любопытства. Мисс Лайл не хотела видеть меня на репетиции, а наша прогулка с мистером Уиттингемом подошла к концу. Он устал и отправился отдыхать. Я не знала, чем себя занять.

– И вы решили развлечь себя осмотром башни?

– Да.

– И потом поиграли с игрушкой?

Он произнес это так, словно она была надоедливым ребенком, который взял чужую игрушечную машинку. Со злостью, смешанной с ощущением безнадежности, она поняла, что не сумеет ему объяснить, что заставило ее взять в руки шкатулку, не сумеет объяснить, что какофонией она хотела заглушить страдания. Но даже если бы она призналась в причине своих терзаний – рассказе Айво о смерти ребенка Толли, – вряд ли ее история показалась бы более правдоподобной. Как можно объяснить полицейскому или даже судье, присяжным эти мелкие, на первый взгляд, иррациональные порывы, жалкие потуги, призванные унять боль, если даже ей самой они кажутся бессмысленными? И если это так сложно для нее, находящейся все же в довольно привилегированном положении, то как справляются другие – невежественные, необразованные, бессловесные, – когда сталкиваются с бескомпромиссной машиной правосудия, понятной лишь посвященным?

– Да, я играла с игрушкой, – сказала она.

– И вы абсолютно уверены, что музыкальная шкатулка, которую вы обнаружили в комнате в башне, играла «Зеленые рукава»? – Он хлопнул своей большой рукой по крышке шкатулки, стоящей слева, потом открыл ее. Цилиндр повернулся, и тонкие зубчики длинной гребенки в очередной раз выдали ностальгическую грустную мелодию.

– Абсолютно уверена, – подтвердила Корделия.

– Внешне они очень похожи. Тот же размер, та же форма, та же древесина. Даже на крышках один и тот же узор.

– Я знаю. Но они играют разные мелодии.

Она могла понять разочарование и раздражение, которые он так тщательно скрывал. Если бы он нравился ей чуть больше, возможно, она даже посочувствовала бы ему. Ведь если она говорила правду, значит, Мунтер лгал. Его не было на первом этаже замка некоторое время в течение тех самых часа и сорока минут. Попасть в башню можно было только из галереи. Он находился в нескольких футах от двери Клариссы. Только вот теперь Мунтер скончался. Даже если Гроган считал его невиновным, даже если на суд отправят кого-то другого, ее показания насчет музыкальной шкатулки будут настоящим подарком для защиты.

– Вы не говорили, что посещали башню, когда я допрашивал вас вчера, – заметил он.

– Вы этим не интересовались. Вы в основном задавали вопросы о том, что я делала и видела в субботу. Я думала, это не важно.

– Что еще вы не посчитали важным?

– Я ответила на все ваши вопросы настолько честно, насколько могла.

– Вероятно. Но это не совсем одно и то же, не так ли, мисс Грей? – спросил Гроган.

Предательский голос ее собственной совести, словно сговорившись с ним, нашептывал: «В самом деле? В самом деле?»

Вдруг он нагнулся над столом, и лицо приблизилось к ней. Корделии показалось, что она чувствует его дыхание: кислое, с запахом пива, – и ей пришлось приложить усилие, чтобы не отстраниться.

– Что именно произошло утром в субботу в Дьявольском котле?

– Я уже говорила. Мистер Горриндж рассказал историю о молодом заключенном, которого оставили там умирать, и он утонул. А я нашла записку с цитатой из пьесы.

– И это все?

– Мне кажется, этого достаточно.

Гроган откинулся на спинку стула, она выжидала, не говоря ни слова. Он тоже молчал. Наконец Корделия произнесла: