Марино. Он возглавлял расследование. Все дороги, как известно, ведут в Рим.

Я выключила лампу и стала смотреть в темноту.

"Служба спасения. Слушаю вас..."

"Служба спасения. Слушаю вас..."

В ушах звенел голос оператора. Я ворочалась с боку на бок.

Было уже за полночь, когда я на цыпочках спустилась в кухню и достала из бара бутылку коньяка. Люси даже не повернулась на другой бок с тех пор, как я ее уложила. Температура у девочки была нормальная. Хотелось бы мне сказать то же самое о себе! Сделав два глотка "микстуры от кашля", я нехотя поднялась в спальню, легла и в очередной раз выключила лампу. Электронные часы отсчитывали минуты.

Щелк.

Щелк.

Я ворочалась в постели, время от времени проваливаясь в тяжелый сон, больше похожий на бред.

"...Что конкретно он сказал этой Тайлер?"

Щелк. Пленка продолжала мотаться.

"Извините". Нервный смешок. "Видимо, я набрала девятку вместо четверки..."

"Ничего страшного... Желаю вам приятно провести вечер".

Щелк.

"...Видимо, я набрала девятку вместо четверки..."

"Служба спасения. Слушаю вас".

"...Больц хорош собой. Парням вроде него незачем подсыпать снотворное дамочкам – те сами на шею вешаются".

"Да он подонок!"

"...Потому что его нет в городе, Люси. Мистер Больц в отпуске".

"Да?" В глазах мировая скорбь. "А когда он вернется?"

"Не раньше июля".

"А почему мы с ним не поехали, тетя Кей? Он ведь на море?"

"...Ты лжешь о наших отношениях, причем каждый день". Его лицо за пеленой дыма будто в тумане, волосы на солнце кажутся золотыми.

"Служба спасения. Слушаю вас".

Теперь я была в доме у мамы, и она мне что-то говорила.

Затем надо мной лениво закружила какая-то птица. Сама я ехала на грузовике с человеком, которого не знала, лица которого не видела. Вокруг раскачивались пальмы. Белые цапли возвышались над поверхностью заросшего озера, и их длинные шеи напоминали фарфоровые перископы. Цапли поворачивали белые головки и смотрели нам вслед. Они следили за нами. Точнее, за мной.

Я легла на спину, надеясь, что так будет удобнее.

Мой отец сидел в постели и смотрел на меня, а я рассказывала, как прошел день в школе. Лицо у папы было пепельно-серое. Он смотрел не мигая, а я не слышала собственного голоса. Папа никак не реагировал на мои слова, но не отрывал от меня взгляда. В сердце мне прокрался страх. Лицо у отца было белое. Он смотрел на меня пустыми глазами.

Отец был мертв.

– Па-а-а-а-па!

Я прижалась лицом к его шее, и в ноздри мне ударил тошнотворный запах пота...

В голове помутилось.

Сознание возвращалось медленно – так из глубины всплывает на поверхность пузырек воздуха. Я очнулась. Сердце бешено колотилось.

Запах.

Он мне приснился? Или он был здесь, в моей комнате?

Мерзкий запах гнили! Он мне приснился?

Я уже знала, что происходит, – чувствовала подкоркой. Сердце билось о ребра.

Что-то оказалось рядом на кровати. Колыхнулась волна зловония.

Между моей правой рукой и револьвером было не более тридцати сантиметров.

Никогда в жизни ничего не находилось от меня дальше, чем мой револьвер, ничего не казалось настолько недосягаемым. Я тянула руку бесконечно. Я ни о чем не думала, только ощущала бесконечность, и сердце мое бешено колотилось о прутья грудной клетки. Кровь бросилась в голову и невыносимо давила на уши. Каждый мускул, каждое сухожилие тела напряглись, застыли, замерли от ужаса. В комнате было темно, хоть глаз коли.

В ушах зазвенел металлический голос, тяжелая рука надавила на губы. Я закивала. Я закивала, чтобы он понял – я не буду кричать.

Нож у горла казался огромным, как мачете. Кровать накренилась вправо, и я на мгновение ослепла. Когда глаза мои привыкли к свету лампы, я взглянула на него – и у меня перехватило дыхание.

Я не могла ни вздохнуть, ни пошевельнуться. Тело ощупывало холодное, ледяное лезвие ножа.

Лицо убийцы было белым, приплюснутым из-за натянутого на голову светлого чулка. Для глаз имелись прорези. Из этих слепых щелей сочилась леденящая душу ненависть. Он тяжело дышал, и на месте рта при каждом вдохе появлялся темный провал, а на выдохе нейлоновая пленка пульсировала. Ужасное, нечеловеческое лицо отделяли от меня считанные сантиметры.

– Только пикни – горло перережу.

Мысли рассыпались, разлетелись, как пыльца под ветром. Люси. Губы мои онемели под тяжелой ладонью и начали кровоточить. Люси, только не просыпайся. Рука, прижатая к моему рту, выкачивала из меня энергию. Мне недолго осталось жить.

Нет. Ты не хочешь этого делать. Ты не должен этого делать.

Я человек, как твоя мать, как твоя сестра. Ты этого не сделаешь. Я человек, как и ты. Я могу тебе кое о чем рассказать. Например, о ходе следствия. О том, что известно полиции. Тебе будет интересно.

Нет. Я человек. Человек! Я могу с тобой поговорить. Позволь мне поговорить с тобой!

Обрывки фраз, несказанных, бесполезных. Молчание опустило решетку, задвинуло засов. Пожалуйста, не трогай меня. Ради Бога, не причиняй мне вреда.

Мне необходимо было заставить его убрать руку, поговорить со мной.

Я попыталась расслабиться. Отчасти у меня получилось: тело стало податливее, и убийца это почувствовал.

Он убрал руку с моего рта, и я осторожно сглотнула.

Темно-синий комбинезон. Воротник потемнел от пота, под мышками тоже наметились полукруглые разводы. Рука, в которой маньяк держал прижатый к моему горлу нож, была в прозрачной хирургической перчатке. Запах резины бил в ноздри. Запах убийцы – тоже.

Этот комбинезон я видела в лаборатории у Бетти. Этот приторный аромат ударил мне в мозг, когда Марино открыл пластиковый пакет...

"Этот запах Петерсен почувствовал тогда в спальне?" В голове крутилась старая пленка. Марино наставил на меня указательный палец и подмигнул: "Да, черт меня подери!"

Распростертый на лабораторном столе комбинезон примерно пятьдесят шестого размера с вырезанными из штанин кусками ткани, пропитанной кровью...

Убийца тяжело дышал.

– Умоляю вас! – едва слышно произнесла я.

– Заткнись!

– Я могу вам рассказать...

– Заткнись! – Рука стиснула мне челюсти, давая понять, что в состоянии раздавить их, как яичную скорлупу.