время перелетов с одной научной конференции на другую. Однако в научной среде стратегии письма «на ходу» отнюдь не пользуются всеобщим одобрением и не считаются наилучшим способом передачи теоретических выкладок и исследовательских интуиций. Ни противоречащая правилам грамматики лаконичность, ни мимолетность легко теряющегося сообщения не отвечают сути письма в гуманитарных науках, а определенная степень физического покоя традиционно считается желательным условием для того, чтобы убедительные доводы смогли возобладать над более слабыми.

Конечно, свойственная цифровой культуре скорость, повлиявшая на исследовательскую деятельность, мышление, обмен мнениями и критическую оценку, затронула и процессы письма и чтения в гуманитарной науке; вездесущие сетевые ресурсы и электронные способы распространения информации значительно ускоряют процесс письма, вынуждают пишущего прибегать к стратегиям многозадачности, утверждают превосходство аналитических методов поверхностного чтения над медленным чтением, а интеллектуального анализа данных – над глубоким изучением символических составляющих. Однако при этом практика критического (и не только) письма в гуманитарных науках сохраняет прочную связь с неторопливым временем буржуазной интеллектуальной культуры прошлого столетия. Нам нравится создавать сложные грамматические конструкции и вырабатывать узнаваемый стиль; мы неукоснительно соблюдаем правило по меньшей мере троекратной проверки цитат и сносок, прежде чем сдать статью в печать; кроме того, мы по-прежнему предполагаем и надеемся: сколько бы текстов, изображений, слоганов, электронных писем, обновлений в сети Facebook или Twitter и прочих приложений ни претендовали на внимание читателя, тот все равно будет готов вдумчиво отнестись к каждому нашему слову и доводу.

Возможно, главной задачей культуры электронной мобильности и перенасыщенности информацией, характерной для XXI века, является как раз за привлечение и удержание внимания. В мире обступивших нас со всех сторон цифровых экранов, бесконечных потоков текстов и изображений гегемоном может с успехом стать тот, кто управляет человеческой способностью к сосредоточению, кому удается эффективно контролировать ритмы работы сознания, заставляя людей уделять продолжительное время одним темам и игнорировать другие, то есть манипулировать воспоминаниями, ожиданиями и чувством присутствия в настоящем. Современное гуманитарно-научное письмо нередко оказывается плохо подготовленным к участию в этой ожесточенной битве за внимание. Преодолевая зависть к другим и отвращение к самим себе, мы пытаемся соответствовать требованиям технической продвинутости, скорости, мобильности и современности, которые предъявляют к нам студенты, университетская администрация и коллеги из естественных наук, но вместе с тем считаем своим долгом поддерживать бесценные традиции вдумчивого теоретического подхода, неспешного герменевтического и символического анализа. Это часто приводит либо к самоотречению и приспособленчеству, либо к неизбывной меланхолии и капитуляции.

Таким образом, предчувствие неминуемого поражения стало заметной составляющей modus operandi гуманитарно-научного письма. Вечные укоры в неисправимой медлительности удручают нас и лишают энтузиазма, необходимого для исследования новых территорий, для инициирования и поддержки критической письменной полемики о маршрутах современной культуры, включая те, что выходят за пределы основных гуманитарных дисциплин. Вместо того чтобы заниматься непрерывной рефлексивной работой и исследовать вполне определенную природу взаимоотношений между техникой и культурой, прогрессом и памятью, инструментальным разумом и эстетическим опытом, мы или просто копируем методы естественных и точных наук в надежде привлечь к своей работе больше внимания, или позиционируем гуманитарное письмо – из циничных или нарциссических побуждений – как практику хронического отставания, неспособности идти в ногу со скоростью и техническими требованиями современной научной жизни. В лучшем случае мы тешим свое самолюбие, следуя по стопам коллег из таких бурно развивающихся областей знания, как неврология или информационные технологии. В худшем – гордимся очевидным недостатком общественного внимания как свидетельством героизма нашей миссии и возводим письмо, не поспевающее за господствующей экономикой внимания, в ранг тайного оружия академического автора.

Если вышеизложенные интерпретации не лишены некоторой ценности, они должны предоставить ученым-гуманитариям веские аргументы в защиту тех или иных гуманитарно-научных начинаний и помочь пересмотреть традиционное (само)восприятие гуманитарного письма как безнадежно отставшего от современности. Описанная в моей книге эстетика медленного пробуждает чувство сопричастности современности, поскольку противостоит пониманию истории как линейной последовательности событий, согласно которому новое просто приходит на смену старому, а быстрота и мгновенность уничтожают саму возможность сдержанных, размеренных действий. Иными словами, такая эстетика открывает нам глаза на динамическую одновременность множества происходящих с разной скоростью изменений и движений, не ограничивая какие-то из них замкнутой сферой прошлого и не превознося другие как единственную дорогу в будущее. Ничто не мешает посмотреть с этой же точки зрения и на мнимое соперничество между стремительным научно-техническим прогрессом и такими якобы медлительными, отстающими дисциплинами, как литературоведение и культурология. В сущности, современные гуманитарные авторы должны научиться обращать свою кажущуюся (другим и самим себе) медлительность в движущую силу критического анализа и исследовательских интуиций. Нужно не оплакивать возможный крах своей науки, а деятельно включаться в современную борьбу за внимание и осмыслять ее – в частности, аргументированно выступая против монолитных концепций истории, развития, перемен и движения. Если подвижность не сводится только лишь к наиболее эффективному способу перемещения из одной точки в другую, то гуманитарному письму должна принадлежать ведущая роль в картографировании времени и изменении такого положения, при котором ученые, инженеры, экономисты, литературные критики и художники не могут считаться со-временными друг другу вне зависимости от того, насколько разобщенными ни казались бы их траектории деятельности и развития.

Ил. 9.1. D’IIbakliwine. Марокко (2010). Собственность Лутца Кёпника.

Хотя пассажиру метро, без устали строчащему текстовые сообщения, некогда вникать в обстоятельную прозу таких авторов, как, например, Марсель Пруст или В. Г. Зебальд, важнейшая задача современного гуманитарного письма состоит в том, чтобы объяснить: продукция первого совершенно не обязательно вытесняет творчество второго, так как обоих объединяет, среди прочего, интерес к проблемам соотношения движения и письма, а сам процесс письма не исчерпывается материальной спецификой того или иного медиума. Пусть сегодня и нелегко достать серебряно-коллоидную пленку, академическое письмо в разных отраслях гуманитарных наук помогает понять: свойственные аналоговой фотографии законы и условности продолжают влиять на современные практики фотографии цифровой и, следовательно, не утрачивают своей важности для понимания природы фотографии вообще. Несмотря на то, что многие ученые-гуманитарии испытывают насущную потребность защищать институциональную систему своей науки, их работа чрезвычайно важна для дифференцированного осмысления прогресса путем выявления сосуществующих друг с другом длительностей, соседства прошлого и настоящего, ведь все это необходимо для приближения к будущему.

В заключение я хотел бы привести краткий пример.

В нескольких километрах к востоку от уединенной деревни Табант (ил. 9.1), в одной из удивительных зеленых долин, пересекающих горы Высокого Атласа в Марокко, путешественники найдут уникальный геологический памятник: отпечатки лап динозавров на плите из серого известняка. Добравшись до места и повернувшись лицом к западу, в один и