Одергивая ветровку, он направился к лестнице, злясь на эхо собственных шагов. Этот звук заставлял его чувствовать себя преследуемым.

Он оглянулся. Никого, только пустой коридор.

На первом этаже, он обернулся на свет, оставшийся позади него. Один в библиотеке. Один в передней. Один в кабинете.

Нырнув за угол, он остановился, чтобы проверить портрет Рэтбоуна. Теперь эта картина не казалась ему такой уж чертовски романтичной и пользующейся успехом.

Одной из причин этому, была его собственная задница. Как бы ему хотелось, чтобы он никогда не звал Холли посмотреть на эту вещь. Возможно тогда, она не обернулась бы той фантазией в ее подсознании о том, что он приходил в ее номер заниматься с ней сексом. Господи, это выражение на ее лице, когда она рассказывала о своем сне. Не та часть о страхе, а о сексе — потрясающем, горячем сексе. Выглядела ли она так когда-нибудь после ночи с ним?

Останавливался ли он когда-нибудь, чтобы убедиться удовлетворил ли он ее как тот?

Удовлетворял ли он ее вообще?

Открыв парадную дверь, он вышел на улицу, словно подгоняемый какой-то определенной целью, когда в действительности ему некуда было идти. Ну, за исключением подальше от того компьютера, тех картин… и той тихой комнаты с женщиной, в которой, возможно, было сокрыто намного больше, чем он всегда думал.

Призрак-то вроде как реальный.

«Господи… какой же здесь чистый воздух».

Он пошел прочь от дома, и когда оказался примерно в сотне ярдов вниз по склону, то остановился и оглянулся назад. На втором этаже, он увидел свет в своем номере и силуэт Холли, откинувшейся на подушки, с книгой в ее длинных, точеных ручках.

Он продолжал идти, направляясь к линии деревьев и протекающему там же ручью.

«Разве призраки обладают душой? — удивился он. — Или они сами души?»

«У телевизионного вещания есть душа?»

Теперь, это был на половину экзистенциальный [59] вопрос.

Неторопливо обогнув имение, он остановился сорвать немного испанского мха, почувствовать кору на дубах, запах земли, и тумана.

Он был уже на полпути к дому, когда на третьем этаже загорелся свет… и высокая, темная тень прошла мимо одного из окон.

Грег начал идти быстрее. Затем побежал.

Он уже практически летел, запрыгивая на крыльцо и грохая дверью, распахивая ее и топая по лестнице. Срать он хотел на это дерьмовое «не-поднимайтесь-на-третий-этаж» предупреждение. И если он перебудит людей — отлично.

Добравшись до второго этажа он понял, что не имеет ни малейшего понятия о том, какая дверь ведет на чердак. Быстро шагая по коридору, проходя мимо гостевых комнат, он сообразил, что номера на косяках дверей были гребаными демаскирующими признаками[60].

Затем он добрался до складского помещения. Служебное помещение.

Спасибо тебе, Господи: ВЫХОД.

Он ворвался внутрь, перепрыгивая две ступени за раз по лестнице черного хода. Добравшись до верха, перед ним обнаружилась запертая дверь, из-под которой просачивался свет.

Он громко постучал. А в ответ — ничего.

— Здесь есть кто? — окликнул он, дергая ручку. — Эй?

— Сэр! Что вы здесь делаете?

Грег развернулся и посмотрел вниз лестницы, где стоял дворецкий — который был, даже спустя столько часов, одет в свою униформу.

Такое ощущение, что, он вообще не спал в постели, а просто вешал себя на ночь в шкафу, чтобы не помяться.

— Кто там? — потребовал ответа Грег, тыча пальцем через плечо.

— Простите сер, но третий этаж закрыт.

— Почему?

— Вам не стоит об этом беспокоится. Теперь, если вы не возражаете, я попрошу вас вернуться в свою комнату.

Грег открыл было рот, чтобы начать спор, но потом захлопнул его. Есть более удачный способ справиться с этим.

— Ага. О'кей. Как скажете.

Он с невозмутимым видом спустился вниз по лестнице и прошел мимо дворецкого.

Затем направился к себе в комнату, как примерный маленький постоялец и проскользнул внутрь.

— Как прогулка? — спросила Холли, зевая.

— Ничего не случилось, пока меня не было? — «Как, например, скажем мертвяк, зашедший сюда на пару палок чая?»

— Нет. Ну, кроме какого-то сумасшедшего промчавшегося по коридору. Кто это был?

— Без понятия, — пробормотал Грег, отключая камеру. — Даже никаких догадок…

Джон принял форму рядом с не особо переутруждающимся уличным фонарем. Свет, сгустившийся под его жирафьей шеей, омывал фасадную часть жилого дома, который чертовски привлекательней смотрелся бы в кромешной тьме. Кирпичи и цементный раствор скорее были не красных и белых цветов, а грязно-бурого и еще грязнее-бурого, а трещины расходящиеся практически на всех окнах — заделаны либо клейкой лентой либо поеденными молью и временем, старыми покрывалами. Любое мельчайшее перемещение по вестибюлю не проходило бесследно в этой помойке, барабаня, как отбойный молоток.

Место было именно таким, как и в тот день, когда он провел в нем свою последнюю ночь, за исключением одной вещи: желтых лент, опечатывающих входную дверь.

«Проверенно и опечатано».

Когда Хекс вышла из тени и присоединилась к нему, он сделал все от себя зависящее, чтобы ничем не выдать своего состояния, кроме напускного спокойствия… и знал, что потерпел неудачу. Этот гранд-тур по его прежней дерьмовой жизни оказался тяжелее, чем он думал, зато смахивал на катание в парке аттракционов. После того, как вы уселись на аттракцион и его запустили, до кнопки отключения дотянуться было уже невозможно.

Кто знал, что его появление на свет послужит предупреждением для беременных и эпилептиков.

Да, этому не было конца и края; поэтому она была полностью за то, чтобы он прекратил уже это мучение. Казалось, она чувствовала все, что чувствовал он — включая чувство неудачи, которая его просто разорвет, если он не выберется из этого раньше.

— Ты закончил здесь? — прошептала она.

Кивнув, он повел ее мимо здания за угол к переулку. Подойдя к аварийному выходу, он задался вопросом, по-прежнему ли защелка сломана…

Замок открылся с небольшим усилием, и они проникли внутрь.

Ковер в прихожей больше походил на сырой земляной пол в какой-нибудь избушке — весь скатавшийся и покрыт засохшими пятнами, глубоко въевшимися в волокна. Пустые бутылки из-под выпивки, смятые обертки от Twinkie[61], окурки — засравшие весь коридор и воздух, смердящий как подмышки бомжа.