Они выбрались из сеней, и тут стал ясно слышен беспорядок на улице: везде движение множества людей, конское ржанье, какие-то голоса, выкрики, вроде бы распоряжения, потом за тыном кожевника Пожитка раздался крик, то ли его сестры, то ли невестки: «Чур меня! Помоги…» – и резко оборвался, как будто женщине зажали рот.

Чарочка и Червеня в изумлении поглядели друг на друга: это было как-то не похоже на обычные праздничные неурядицы.

– Вы чего тут? – К ним подошел Горденя, отлучавшийся на минутку из беседы. – Звезды считаете? Брось, Червяк, у тебя столько пальцев нету!

– Ты слышишь? У Пожитка кричали вроде? – неуверенно заметил Чарочка, но тут и сам Горденя сообразил, что на улице происходит что-то необычное.

– Здесь! Сюда! Кругом! – распоряжался у самых ворот чей-то резкий, незнакомый голос, и в приоткрытых воротах мелькнула фигура, в густых сумерках казавшаяся совсем черной. – Здесь гулянка. Всех вязать.

Ворота со скрипом поехали наружу, и во двор беседы разом ввалилось с десяток вооруженных людей. У всех блестели наготове копья и боевые топоры. Чарочка и Червеня так и застыли, не веря глазам, потом бросились назад в дом и попытались закрыть дверь, но дверь уже вынесли, наступая им почти на пятки.

Горденя, наоборот, кинулся в сторону от дверей; на него набросились сразу двое и хотели скрутить, пока он не поднял здесь переполох, но он, первый боец Радегоща, одному вывернул руку и отбросил от себя, второго ухватил и приложил головой о стену, выдернул полено из поленницы у стены и угостил по затылку еще третьего, пытавшегося помочь тем двоим. Раздался гулкий удар – на третьем был железный шлем, и тут Горденя понял, что все это не сон. Это не шалят перепившиеся русавцы (за теми водились глупые шутки), и это даже не случайная ватага оголодавших зимой лиходеев. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть железные шлемы и угадать кольчуги под полушубками, увидеть мечи на поясах и в руках, а значит, узнать в нападавших княжеских или воеводских кметей!

Не имея времени думать, что все это значит, Горденя вырвал у третьего, оглушенного поленом, из руки секиру, отмахнулся от еще двоих, отбил наконечник копья и бросился к тыну. Ворота были забиты чужаками, но Горденя имел немалый опыт перелезания через них. В том числе очень поспешного.

Зацепившись секирой за верх тына между кольями, он ухватился второй рукой, подтянулся, ногой ударил в лицо кого-то из тех, кто пытался его ухватить, перемахнул на другую сторону и свалился на головы еще двоим чужакам, которые сторожили за воротами. Из расположенных напротив ворот братьев Бочковичей, Нагрева и Коротея, две-три фигуры волокли какие-то пожитки и женщину в белой рубашке. Женщина кричала, и по голосу Горденя узнал Коротееву молодую жену, с которой еще прошлой зимой гулял на посиделках. Но заступаться за нее ему сейчас и в голову не пришло: на каждом дворе по улице хозяйничали чужие, и железо их снаряжения тускло блестело при свете факелов.

Спрыгнув с тына, Горденя с размаху заехал секирой по голове одному из стоявших внизу, ударом кулака свалил другого, который успел только закричать, но за общим шумом едва ли кто-то его услышал. А Горденя уже со всех ног мчался по улице к детинцу. На углу Прягины-улицы уже полыхал огнем хлев на дворе старого Прибыдена, а в воротах у Перекроя и Катальца явно шла драка. Горденя мельком заметил несколько знакомых лиц: Перекрой с братом всегда первыми собирали у себя гостей, и сейчас именно здесь чужаки встретили с десяток или больше мужчин, хоть и хмельных, но вполне способных оказать сопротивление. Правда, и на ногах они стояли хуже, и вооружение, которое они сумели второпях разыскать на дворе – пара топоров, вил, лопат, а то и просто жердей, – не шло ни в какое сравнение с тем, что принесли пришельцы. Баба Перекроиха выволокла из сарая борону и, с усилием подняв ее на толстых и могучих, как у медведицы, руках, метнула в толпу нападавших – деревянные зубья проехались по лицам и головам, кто-то дико закричал, хватаясь за глаза…

Горденя вылетел на Дельницкую улицу, которая прямо вела к воротам детинца, но быстро понял, что опоздал. Ворота уже были закрыты, и черная толпа в железных шлемах колотила в них свежим еловым бревном. «Не ворвались наскоком-то!» – с торжеством успел подумать Горденя и привалился к тыну. В полушубке и меховых сапогах по снегу не очень то побегаешь.

Куда теперь? По всему посаду хозяйничали «эти», которых он пока не мог назвать никаким более ясным словом, дорога в детинец, где воевода, да и собственный его отец Крепень, была закрыта.

Но и из детинца она закрыта тоже! Ворвутся туда «эти» или не ворвутся, воевода Порелют пока не имеет возможности послать за помощью. Сколько их тут? В темноте и с перепугу, видя по всему посаду мелькание факелов и слыша крики, нетрудно было вообразить, что на городок напало целое войско.

Воевода не мог послать за помощью, но Горденя мгновенно додумался послать себя сам. Кожух и шапку он предусмотрительно накинул, хотя выходил из веселой беседы совсем на чуть-чуть. У крайних ворот стоял лось, запряженный в санки, – кто-то приехал и не успел еще завести лесную скотину в хлев. Горденя мигом отвязал поводья, вскочил в санки и выехал на дорогу. Там впереди – городок под названием Оболянск, и Горденя хорошо знал дорогу, потому что не раз бывал там с отцом на торгу. В Оболянске свой боярин с дружиной, а вехи в снегу, указывающие дорогу, радегощцы благоразумно подновили всего несколько дней назад.

* * *

Ворвавшись в избу, Чарочка и Червеня влетели прямо в середину круга, игравшего в «мигалочку». Сначала их внезапное появление встретили смехом, однако поток холода из незакрытой двери и ошарашенные, перекошенные лица парней быстро вызвали возмущенные и даже испуганные крики. Но те двое еще не успели ничего сказать, как в дверь повалили темные фигуры в железных шлемах. Девушки визжали, еще не поняв, то ли это какая-то игра или шутка, то ли что-то страшное; пришельцы же поначалу не обращали внимания на женщин, а набросились на парней и принялись вязать их. Ни у кого из радегощцев на гулянье не было с собой оружия, только небольшие ножи на поясе, но те, кто пытался ими воспользоваться или еще как-то сопротивляться, быстро получили обухом боевого топора по голове. Кто-то рвался к дверям, но выход был закрыт; образовалась жуткая давка, лучины падали и гасли, на какое-то время в беседе вдруг стало совсем темно, и темнота надрывалась от крика, пока из сеней со двора не передали пару горящих факелов. При их свете пришельцы поволокли связанных парней на двор, другие принялись за девушек. Эти уже почти не сопротивлялись, напуганные до полусмерти, растерянные, ничего не понимающие.

По выкрикам, которыми обменивались нападавшие, было ясно, что они не из здешних мест. И только Дивина сразу услышала, что их выговор совсем тот же, что у Ледича. Это были гости из-за смоленских рубежей, из-за Днепра, по которому проходила граница владений смоленского и полотеского князей.

И она настолько быстро догадалась, что означает ночное нападение, что даже почти не успела удивиться. Первым делом ей вспомнился рассказ веселого Рогни. Может быть, в Смоленске правит женщина, но ее брат не намерен спускать обиды…