Народ так офигел от говорящей фамилии новичков, что даже сдавленно хихикать начал не сразу, а после до-о-олгой паузы. Поэтому шёпот нашего главного бабника Димки услышали все:

— Та-а-ак, блондя моя! — заявил он. И, ничуть не смутившись, похлопал по месту рядом с собой и громко позвал: — Ларисочка, двигай сюда!

Судя по перекосившемуся рту и недоброму прищуру, «Ларисочка» предпочла бы двигать к Димону исключительно на асфальтоукладчике — так, чтоб прикатать с гарантией. А вот братец её семейной солидарности не проявил: ехидно улыбнулся и подпихнул в спину. Иди, мол, сестрёнка, пока приглашают.

Девчонка гневно фыркнула и гордо уселась в вечно пустующем первом ряду. Илья, печально вздохнув, устроился рядом.

— Люблю строптивых! — прокомментировал Димка мечтательно.

— Тихо! — постучав указкой по трибуне, потребовал Юрий Петрович и отвернулся к доске.

На парту перед новенькой тут же приземлились сразу три записки-самолётика.

Всю эту зарождающуюся борьбу за благосклонность мамзель Лопухиной я созерцала краем глаза, потому что внимание моё было приковано к носителю дурацкого имени Карл. Парень расстегнул куртку, продемонстрировав общественности мускулистый торс, обтянутый футболкой с айсбергом, обежал аудиторию суровым взглядом и уверенно зашагал к ряду у окошка.

Неужели ко мне?

Сердце забилось как в припадке эпилепсии. Щёки заполыхали так, что к ним хотелось срочно приложить пакет со льдом. Хорошо хоть, что никто из группы в мою сторону не смотрел. Пока не смотрел!

Ведь если новенький усядется рядом, то будет один большой «ой!». На него же станут таращиться все наши девчонки. Уже таращатся! Просто пока он до меня не дошёл, я из поля их зрения выпадаю.

Вряд ли удастся с ходу справиться с волнением, а если заметят… Нет, когда заметят неадекватную реакцию… Меня же сожрут! Засмеют! Замучают подколками, причём из лучших побуждений. А то и сводничать начнут.

Вот уж не надо мне такого счастья!

Я попыталась скорчить неприступную физиономию: свела брови, поджала губы. Северов перемены заметил и на миг застыл. Я бы тоже притормозила, если бы мне такую рожу скорчили. Решив закрепить результат, ещё и рюкзак со стола на сиденье переложила показательно. В льдисто-серых глазах парня мелькнуло что-то, очень похожее на обиду.

— Что же вы не садитесь, молодой человек? — вмешался в наш безмолвный диалог лектор. — Вон, в среднем ряду три места. И возле Марии у окна свобо…

— Занято! — перебил препода до тошноты знакомый голос. — Простите, Юрий Петрович! В лифте застряла! Больше не повторится! — скороговоркой протарахтела Илонка Боровицкая, влетая в аудиторию. Она пулей пронеслась мимо обиженного новичка, ещё и пихнув его локтем в бок, и плюхнулась рядом со мной, бесцеремонно спихнув рюкзак на пол. — Привет, Мышка! — прошипела эта гадюка белобрысая. — Как делишки?

У внезапного возникновения давней врагини оказался один неоспоримый плюс — всё моё смущение, весь душевный трепет мигом сдуло. Да и причина этих досадных явлений самоликвидировалась — ушагала на средний ряд.

— Что тебе тут надо? — далёким от дружелюбия тоном поинтересовалась я.

— Вообще-то я тут учусь, — сообщила Илонка доверительным шёпотом.

— Да неужели?!

Сарказм был более чем уместен — горячая поклонница бывшего старосты не объявлялась с самого начала учебного года и, по слухам, перевелась в другой вуз вслед за Дэном.

— Камышева! Боровицкая! — грозный окрик лектора вынудил прервать выяснение отношений до конца пары.

Все оставшиеся полчаса я промучилась, раздираемая любопытством и злостью, симпатией и неприязнью, предвкушением чего-то прекрасного и одновременно предчувствием беды. Два раздражителя, две причины — и целый веер противоречивых эмоций.

Сбоку деловито сопела Илона, строча в толстой тетради что-то крайне далёкое от лекции — какие-то непонятные формулы и схемы. А затылок сверлил тяжёлый взгляд новичка. Я буквально чувствовала его, ощущала физически. Этот взгляд оглаживал щёку, мурашками топтался по плечу и спине, путался в волосах, окатывал жаром голую шею. У меня даже что-то вроде аллергии на нервной почве образовалось — нестерпимо зачесалась правая рука.

А может, и не на нервной. Потому что на внутренней стороне запястья обнаружилось контурное изображение оскаленной медвежьей морды. Не иначе Катька в ночи подкралась и влепила переводную картинку. Прибить бы поганку!

Едва дождавшись перерыва, я пулей вылетела из аудитории и унеслась в столовую, чуть не затоптав по дороге лопоухую Ларису. Эта мисс Чебурашка даже рот открыла, чтобы что-то сказать, но я была не в настроении знакомиться. Хотелось забиться куда-нибудь в уголок и переварить явление блондина мечты и мою на него реакцию. Придумать: как бороться с предательским румянцем; как не мямлить, если вдруг он ко мне обратится; как не выглядеть дурой, втюрившейся с первого взгляда. И желательно запить процесс придумывания хотя бы компотом. И булочкой зажевать.

Увы, в порыве подкрепиться я была не одинока — вслед за мной приплелась вся группа, коварно прихватив с собой новичков.

Впереди было окно между парами, поэтому размещаться решили капитально — сдвинули столы, натащили всякой снеди с раздачи, распотрошили личные запасы, вывалив в общую кучу шоколадки, фрукты и бутеры. Меня загнали в угол, всучили пластиковый стаканчик с подпольно — вернее, подстольно — разлитым пивом и тем самым начисто отрезали возможности для побега.

По закону подлости сероглазая причина для волнений устроилась напротив и тут же принялась сверлить во мне дырки взглядом. Сбоку влезла Илонка, буквально ввинтившись между мной и уже примостившимся рядом лопоухим новичком. Я даже порадовалась долю секунды, что хоть будет на кого внимание переключить, пока эта стервозина не кивнула в сторону блондинистого идеала и не прошептала с ехидцей:

— Нравится?

— Слушай, Боровицкая, чего ты ко мне привязалась? — буркнула в ответ раздражённо. — Магнитная буря в черепушке приключилась?

— А я, Машунь, решила, что мы с тобой будем дружить! — ошарашила новостью врагиня.

— Чего?

— Дружить! — охотно повторила Илонка.

— С какой это стати?

— А почему нет? Делить нам больше некого, так что…

— Это ты сейчас про Дэна, что ли? — уточнила я.

— Угу, — подтвердила Боровицкая угрюмо.

Она так заметно поникла, самодовольство так резко сменилось тоской, что даже жаль её стало. С сочувствием, которого сама от себя не ожидала, я спросила:

— А ты почему тут осталась? У нас все были уверены, что вы вместе перевелись.

— Да понимаешь, Маша, — вмиг вернув стервозное выражение лица, недобро начала пояснения Илонка, — не накосячила я достаточно, чтобы отсюда вылететь. Не отличилась! И это вторая причина, почему мы с тобой будем дружить!