Рядовой Петров, Ашот и Дан кинулись исполнять приказ. Захлопнув дверь, они забаррикадировали ее, завалили креслами, стульями, пододвинули к ней стол. Ашот даже сорвал карниз вместе с портьерами… И все это за минуту, не дольше. Не ходили, а бегали сломя голову, понимая, что каждая секунда на счету. Мариша прикрывала их, а Гурбан не отрывал взгляда от ученых, которые продолжали беседовать как ни в чем не бывало.

– Где передатчик?! – Командир решил перехватить инициативу в допросе. – Говори, гнида, или…

Стерх не удостоил Гурбана даже презрительным взглядом, словно того вообще не существовало в природе. Едва сдерживая ярость, командир обратился к Сташеву-старшему:

– Профессор, времени у нас нет. В любой момент ситуация может измениться. В любой момент! Выясните все, что вам нужно, как можно скорее. И лучше бы этой гниде открыть свой рот, иначе будет очень больно.

Стерх кивком поманил профессора к себе. И тот наклонился к нему так, чтобы Стерх мог прошептать на ухо очевидно что-то важное. По крайней мере, Дан на это надеялся, ибо по лестнице наверх уже спешили враги, их топот слышался более чем отчетливо.

– Господин министр! – раздалось из-за двери. – У вас там все в порядке?

Естественно, ответа не последовало. Тогда в дверь застучали прикладами, веля немедленно открыть, а потом удары прекратились, за дверью началась какая-то возня, кто-то захрипел, после чего внезапно все стихло – как отрезало.

Палец Данилы коснулся спуска – он, как и остальные «варяги», готов был стрелять по приказу Гурбана.

Взрыв стал полной неожиданностью для Дана и его коллег. Дверь вынесло, завал раскидало, как кучку пуха, вместе со знатным куском стены. Данила повалился на пол, в глазах плясали разноцветные огни, в горле першило от едкого дыма.

Когда же он более-менее пришел в себя и поднялся, оказалось, что в зале полно вооруженных людей в ленинградской униформе и в бронежилетах. Лица бойцов были скрыты черными шапками-масками с прорезями для глаз и рта. Судя по выправке – все эти люди были профессиональными военными.

* * *

Командир ленинградцев, с лейтенантскими звездами на погонах, первым опустил АКС-74У. Затем он стянул с себя шапку-маску. Монгольские усики и бородка выдавали в нем выходца из Татарстана. На бронежилете красовался вырезанный из фольги герб Ленинградской коммуны – скрещенные серп и молот под пятиконечной звездой были приметаны белыми нитками. Точно такие же цацки блестели с броников его подчиненных.

Что-то Дан не видал раньше украшений у питерцев. Новая мода? И чего это летеха рожу свою засветил, типа зацените, какой я весь из себя красавчик?..

– Вы чё, московские, чё ли?! Не, реально не наши, я ж по рожам вижу. – Лейтенант прищурился, хотя с его разрезом глаз это было вовсе не обязательно. – Мы ж все-таки культурная столица, и у нас реально рожи-то интеллектуальные, в натуре. То есть это… априори. А вы точно московские.

Лицо Гурбана, который стоял в полный рост с автоматом в руках, стало тверже застывшего бетона. Вот-вот нажмет на спуск, и на этом беседа закончится. Да что там Гурбан, Даниле самому уже хотелось побыстрее разобраться с питерскими. Мало того что почти задавили массой, так еще и оскорбляют! Рожи «варягов» им, понимаешь, не нравятся!..

– Ну допустим, московские, – сцедил сквозь зубы Гурбан.

Эффект от его ответа превзошел самые смелые ожидания Дана. Он-то уже настроился на бой и кровь, на грохот выстрелов, рикошеты и славную гибель – питерцев-то в разы больше, да и в брониках они и вообще круто выглядят. Но ничего этого не случилось – наоборот, ленинградские вояки дружно опустили оружие и загалдели во все свои три, если не четыре, десятка глоток. Данила настолько офигел в первый момент, что чуть было не открыл огонь на поражение без приказа и особой на то необходимости. Вместо того чтобы проявить враждебность, питерцы снимали шапки-маски и улыбались.

А они ведь враги! Агрессоры!

Москва с Ленинградом в состоянии войны, разве нет?..

– Привет москвичам! – слышалось из рядов ленинградцев. – Ну вы молодцы! Из самой Москвы сюда добрались, да?!

Дану даже показалось, что, если бы не автоматы «варягов», вояки кинулись бы обниматься и жать руки дорогим гостям. И это обескураживало, это было неправильно, но это было!

Лейтенант заметил связанного Стерха – и узкие его глаза округлились, он взревел, как бык перед случкой:

– Вы чё, реально этого отморозка живым взяли, да?! Ай, уважили!

– Погоди, лейтенант… – Гурбан закусил губу. – Ты полковника Самару знаешь?

– Борисыча?! – Татарин аж засветился весь. – Ну кто ж Борисыча не знает?! Командир наш! Вот такой мужик реально!

– Погиб полковник Самара. Просто, чтоб ты знал, лейтенант… Полковник Самара Олег Борисович геройски погиб, спасая Ленинградскую коммуну от заразы, ее заполонившей. Ясно тебе, лейтенант?

Последний вопрос был явно лишним – округлое лицо татарина вытянулось, рот приоткрылся, подбородок дрогнул. Только после этого – окончательно уверившись, что молодой лейтенант был в подчинении у Самары и по-настоящему скорбит о нем, – Гурбан опустил оружие. Его примеру тут же последовали остальные «варяги». Дан последним смирился с тем, что стрелять по ленинградцам пока что не нужно.

Две команды бойцов сплотили ряды.

Дана хлопали по плечам, норовили обнять, совали флягу, из которой безбожно воняло самым отвратным самогоном, какой ему только доводилось нюхать и пить. Он все-таки глотнул, чтобы снять напряг. Мог ведь сорваться, а нельзя – да хотя бы потому, что конкретно эти питерские ребята (самому старшему вряд ли есть двадцать), ни в чем не виноваты. Они не посылали зомбаков в бой. Наоборот – они восстали против Верховного совета.

Оказалось, в Ленинграде далеко не все обрадовались, узнав, что началась война с москвичами. Были даже демонстрации с требованиями прекратить кровопролитие. Мирные прогулки по Невскому проспекту с плакатами в руках жестоко подавили гвардейцы Совета. Это было немыслимо! Мало того что молодежь отправили вслед за армией зомби, чтобы завершить победоносный поход на Красной площади, так еще и народу запретили высказывать свое мнение, народу заткнули рот штыками!

Вспыхнуло восстание. Ленинградцы всколыхнулись все как один, даже те, кто раньше спокойно относился к войне. Гарнизон острога поддержал восставших.

– Революция! Реально, Аллахом клянусь!

Гурбан слушал лейтенанта и кивал, думая о чем-то своем. Ашот обнаружил среди питерских вояк девушку и уже что-то шептал ей на ухо. Та натужно смеялась, пытаясь показать, что ей безумно весело. В бронежилете она была похожа на… да на кого угодно, только не на красотку, к которой можно воспылать страстью. Но Ашота это вовсе не смущало. Опрокинутого взрывом рядового Петрова подняли и привели в чувство, влив в него изрядную порцию спиртного. Маришу обступили со всех сторон. Она прямо сияла, балдея от знаков внимания стольких парней одновременно.