Сегодня похороны Фейт.

Дорога до кладбища проходит в тишине. Все автомобили битком набиты людьми (насколько позволяют правила дорожного движения и здравый смысл). Процесс парковки похож на клоунаду: всем приходится вертеться, как клоунским машинкам. Кладбище расположено за пределами Тампы – неподалеку на небольшой возвышенности, потому что устраивать погосты на уровне моря неразумно. Мы идем группками по извилистым дорожкам к холмику, который Ксиомара и Паул выбрали последним пристанищем для дочери. Тут вся наша команда, а также Дженни и Марлен Хановериан. Кроме того, хотя сейчас одна из последних недель семестра, все три дочери Вика отпросились на несколько дней из школы, чтобы быть здесь. В конце концов, Брэн – член семьи почти всю их жизнь. Марлен довольно быстро позволяет уговорить себя сменить костыли на кресло; Вик велел ей не упрямиться, потому что земля скользкая от дождя. Это правда. Правда и то, что всего пару недель назад Марлен пережила новую серию микроинсультов, и все волнуются за нее.

Инара, Виктория-Блисс и Прия тоже здесь. И мать Прии, Дешани, – суровая и прекрасная, как всегда. Прия с нашей первой встречи несколько смягчилась: теперь она вряд ли захочет, чтобы все горело пламенем, только чтобы потанцевать в огне. Дешани не изменилась и, вероятно, никогда не изменится. Обе Шравасти одеты в белое: насколько бы чуждой культуре и религии предков ни ощущала себя Прия, некоторые традиции неизменны. Что касается Инары с Викторией-Блисс, они никогда не одеваются в черное на похороны, как и все бывшие Бабочки, которым приходилось носить черное каждый день в Саду. На Инаре платье темно-брусничного цвета, гармонирующее с ее золотистой загорелой кожей, на Виктории-Блисс – королевского синего, почти под цвет глаз, только немного ярче. Когда-то давно они в течение года ходили на похороны погибших при разрушении Сада девочек: для выживших это стало своего рода ритуалом.

Паул – последний оставшийся из своей семьи: единственный ребенок родителей, которые сами были единственными детьми и уже умерли. Однако многие родственники Ксиомары еще живы. Некоторые за последний год переселились во Флориду, поскольку Пуэрто-Рико все еще оправляется от последствий урагана «Мария». Другие уже жили во Флориде, а третьи приехали, путешествуя, и принесли с собой сердечное тепло оставшихся на родине. Пуэрториканцы перемешались с соседями и подружились: этой дружбе уже десятилетия. На кладбище присутствуют Рафи и Альберто в компании крошечной вспыльчивой женщины – видимо, жены Рафи. Рядом – стайка детей. Некоторые, похоже, отпрыски Мэнни: судя по тому, как жмутся к нему, пока он «пасет» их – и других заодно. За его спиной две пожилые женщины уводят остальных ребятишек с пути едущей коляски. До прошлой ночи я не встречала Стэнзи, однако вот она – толкает коляску Лисси. На коленях у той сидит малыш, а рядом идут мужчина и две женщины. Мужчина – жених Стэнзи. Женщина с радужно-узорным шарфом на голове и осунувшимся от болезни лицом – Аманда, а рядом с ней – ее жена. Иан, разумеется, тоже здесь – в темных очках, идет слегка пошатываясь. Его поддерживает за спину супруга. На вопросы любопытствующих оба отвечают, что все еще обсуждают, соглашаться на терапию или нет. Полагаю, проще дать такой ответ, чем пытаться объяснить всем, почему отказаться от терапии – не значит сдаться и приготовиться умереть. Возможно, Иану осталось всего несколько месяцев, однако он намерен прожить их полной жизнью. Он не сдается.

Рядом шагает Сачин Карван. На лацкане его пиджака по-прежнему желтая лента. В то место, где она перекрещивается, воткнута крошечная радужная заколка.

Шира и ее ima Илла тоже здесь. Брэна их присутствие, кажется, напугало, особенно если учесть, что всего три недели назад отца Ширы похоронили возле исправительной колонии Колмана. Однако она хлопнула Эддисона по плечу, заявив, что раз я ей сестра, то он ей брат и они, разумеется, не могут пропустить такое. Илла же только погладила его по щеке и сказала «добро пожаловать в семью». Мой отец – кстати, Брэн никогда с ним не встречался – собирался приехать вместе с Широй и Иллой, но поскользнулся на обледеневшей дорожке возле дома и получил перелом бедра, так что какое-то время проведет в реабилитационной клинике.

Никто не упоминал мою мать и не спрашивал, приедет ли она. Она годами не разговаривала со мной.

У подножия холма Брэн останавливается, колеблясь, и прислоняется спиной к дереву. В листьях собирается и капает на землю вода. Я встаю рядом с ним и машу рукой Шире с Иллой. К моему легкому удивлению, с нами остается Инара, а не Прия.

Брэн бросает на нее косой взгляд.

– Тебе необязательно оставаться с нами, ты же знаешь.

Та лишь спокойно улыбается.

– Мне нужно, правда.

– Будь осторожна, Инара. Если кто-нибудь тебя услышит, может подумать, что ты почти такая, как я.

– Почти.

Брэн хмыкает и опять переключает внимание на толпы взбирающихся на холм родственников девочек.

– Мы уже потеряли надежду, что этот день когда-нибудь настанет…

– Неправда, ты не терял, – мягко поправляет Инара. – Ты перестал ждать, что этот день настанет. Если б ты потерял надежду, то ушел бы из CAC.

– С чего ты так решила?

– Потому что потеряй ты надежду, то не трудился бы так усердно, чтобы такой день, как этот – или более радостные дни, – настал для других.

Она встает на цыпочки, целует его в свежевыбритую щеку и отходит, чтобы присоединиться к остальным.

– Надежда – такое странное понятие, Элиза, – шепчет Брэн.

Он тянется к моей руке. Я переплетаю наши пальцы, и мы следуем за Инарой.

Вообще-то Фейт похоронили две недели назад в присутствии Брэна, его родителей и Лисси, однако Ксиомара желала, чтобы для ее маленькой девочки организовали похороны иного рода. Она хотела чего-то менее грустного, где не будет присутствовать крохотный гробик. Поэтому на сегодня намечено открытие надгробия. Когда похоронная компания узнала, кому оно предназначено, то отказалась брать плату и пообещала сделать все вдвое быстрее обычного. Они сказали, что Фейт и так ждала слишком долго.

Прошел почти месяц, а я до сих пор поражаюсь, на какую необычайную доброту способны люди: не только по отношению к Эддисонам, но и ко всем пострадавшим семьям. Встречались и жестокость, и различные притеснения, однако многочисленные проявления искренней доброты со стороны незнакомых просто непостижимы. Я в курсе, что Илла обратилась к Лауре через адвокатов Уайеттов, чтобы выразить сочувствие. Ведь Илла жила в браке с мужем много лет, в течение которых он совершал чудовищные преступления, и ничего не подозревала до его ареста. Ей лучше, чем другим, знакомо чувство сокрушающей вины за случившееся, даже если ты знаешь, что не виноват.

– Listos? – спрашивает Ксиомара, как только мы добираемся до вершины холма. Брэн, не выпуская моей руки, пробирается сквозь толпу. Мы останавливаемся рядом с его родителями.

– Bueno.

С этими словами она и Паул берутся за концы тяжелого сиреневого покрывала, укутывающего надгробие, и сдергивают.