Снизошли до нас даже Солнечные Мечи — четверо странствующих рыцарей, застрявших в Каларисе на зиму и поджидавших первого корабля, чтобы плыть через море на острова, зажигать Огонь в сердцах соплеменников Марта. Это были четверо стальноглазых волков голубых кровей, которые прежде даже не заговаривали с нами — не из высокомерия, а, вероятно, просто потому, что им и в самом деле было бы не о чем говорить. Но скука мирной жизни не пощадила и их. И они передали через оруженосцев Наставнику, что согласны сразиться на нашем турнире друг с другом (соперников для них все равно не было) и показать соплякам и молокососам настоящее искусство боя. Сопляки и молокососы в моем лице радостно согласились.

И в самом деле, эта затея нравилась мне все больше и больше. Если я одержу победу, это будет неоценимый опыт, первая ступенька к турнирным полям Рувеи или Ахоллы. Если же проиграю, о моем позоре не будет известно нигде, кроме Калариса и, возможно, Линкариона, а не на них свет клином сошелся. А что до привычной уже скаредности нашего Наставника, то теперь я сам не меньше его хотел увидеть новый Храм построенным и украшенным резьбой моего мастера. Словом, куда ни посмотри, все вокруг прекрасно. Так, по крайней мере, думал я поначалу. Но в день турнира (а мы управились точнехонько ко Дню Покаяния последнего тардского Императора) я уже думал совсем по-другому.

Рувен когда-то говорил мне, что на всю жизнь запомнил две ступеньки, ведущие на его кафедру в Университете Рувеи. А я, наверное, всю жизнь буду помнить дощатый, засыпанный соломой пол в конюшне Калариса. И лужи во дворе. И запахи сена и конского навоза. Потому что именно там (за неимением шелковых шатров) мы и дожидались выхода на поле.

Йорг, наверное, уже в десятый раз перетягивал подпругу. Я к Вороному не подходил: почует, что я не в себе, и тоже начнет выкидывать фортели. Просто бродил по конюшне взад-вперед да время от времени выходил на крыльцо посмотреть, как там погодка. День был холодный, сырой, но безветренный. Бледный кружок солнца то исчезал, то снова выныривал из мутно-серых облаков. Я настолько пал духом, что готов был молить нечестивых богов о проливном дожде или о граде, что похоронит, пока не поздно, всю нашу затею. «Играем-то всерьез! — с опозданием сообразил я. — Доспехи доспехами, пусть их даже и не пробьешь ничем, хотя так не бьюает, но если копье попадет в глаз или в горло… Или нога в стремени запутается… Йоргу хорошо, он второй. Если со мной что-то случится, он может и не выезжать. Тьфу ты, пакость какая в голову лезет!»

Наткнувшись на побратима, все еще изнемогавшего в единоборстве с подпругой, я попытался сострить:

— Знаешь, мне просто удивительно везет на поля сражений! То за свинарником, среди куч дерьма, то здесь, в грязи, на козьем выпасе.

Он меня, похоже, просто не услышал.

Наконец на выгоне хрипло пропела труба.

Ко мне бросились, раздуваясь от гордости, Бурые Колпаки — младшие служители Храма, они сегодня были за оруженосцев. И дальше все покатилось слишком быстро, чтобы еще о чем-то думать — куртка, броня, шлем, шпоры, меч. Тут уже поневоле выпрямляешься и расправляешь плечи. Я вскочил в седло, разобрал поводья, взвесил копье в руке и все же успел подумать: «Ох, вывихну я запястье, как пить дать вывихну!» — а потом все уже пошло само по себе, будто и не со мной.

Йорг хлестнул Вороного по крупу, крикнул: «Давай, Раж-ден!» Я пришпорил коня и выехал на поле. До сих пор я не знал, кого линкарионцы выставят против меня. Надеялся увидеть на том конце поля своего рябого собеседника. Но вместо этого они послали вперед самого рослого и плечистого верзилу. Как только я его увидел, так сразу же понял: первый удар должен быть непременно моим, иначе глотать мне грязь.

Мы объехали выгон по кругу, поприветствовали Наставника Эно (для него единственного принесли сюда кресло, остальные зрители толкались вокруг на своих двоих). Я проделывал все это, сам не замечая как, но ни на мгновение не отрывал глаз от своего противника. Видно было, что он силен, да и просто тяжел, но вот столь же быстрым он быть никак не мог. Тут уж что-нибудь одно. На мечах я, скорее всего, загоняю его в два счета, дыхание у меня лучшее во всей округе отсюда и до Тароса, а может и до Рувеи. Но нельзя позволить ему даже прикоснуться ко мне острием копья, а то какой-нибудь из костей я точно не досчитаюсь.

А потом уже все совсем пропало, остались только уши вороного, наконечник моего копья да его копье где-то там, в дальней дали. Мы разворачиваемся навстречу друг другу. Я подбираю поводья, сжимаю колени. Мягкий толчок — Вороной переходит с рыси на галоп. Кровь стучит в висках. Я вижу, как он медленно-медленно приближается, становясь все больше и больше, потом конец моего копья прикасается к его наплечнику, чуть выше кромки щита. Я проваливаюсь, лечу куда-то вперед, хватаюсь одной рукой за луку (такого не случалось со мной лет десять), чудом удерживаю равновесие и, развернувшись, вижу скачущую с пустым седлом лошадь. Звенят у нее под брюхом стремена, а мой противник лежит на земле.

Я тут же соскочил с коня и выхватил меч, готовый продолжать бой. Но этот верзила все не поднимался. Линкарионцы бросились к нему. Хотел подойти и я, не смог. Наконец он, похоже, немного опамятовался и приятели помогли ему уйти с поля. Ни о каких формальностях, вроде сдачи в плен, речи не шло, и так все было ясно. Мои Бурые Колпаки вопили от восторга. Я перевел дух. На мгновенье, когда он снопом лежал на земле, он напомнил мне брата, и это получилось очень нехорошо.

Я ушел с поля, сбросил доспехи прямо на траву, потом, расталкивая служителей, пробрался к самому ограждению. Сейчас должен был выехать Иорг.

Против малыша Йорга они, разумеется, выставили того самого рябого проходимца. Я очень волновался за побратима, поскольку еще ни разу толком не видел его в деле (тардский набег не в счет, мы тогда в темноте собственные руки с трудом видели).

Снова приветствие, разворот — и снова кони скачут навстречу друг другу. Со стороны это выглядит великолепно. Йорг в седле чуть горбится, но видно, как цепко он сидит. В последний момент лошадь линкарионца вильнула в сторону, он ударил в щит Йорга неловко и косо, мой побратим тоже растерялся, попытался удержать равновесие и одновременно выбить противника, в результате оба полетели на землю.

Но тут же вскочили, похоже ничуть не оглушенные, и набросились друг на друга. Я повис на ограде, не спуская с них глаз. Линкарионец рубился хорошо. Он был тощий как щепка и жилистый, а потому страшно выносливый. Йорг поначалу легко отражал все его удары, но потом стал уставать. Похоже, скоро он сам это почувствовал и заметался. Конечно, не такое уж это было метание — шаг влево, шаг вправо, но ясно было, что долго ему не продержаться. Однако и рябому приходилось нелегко: Йорг заметно волновался, злился и наносил самые неожиданные удары. Не знаю, что выбрал бы я, рябой же не решился выжидать, пока противник окончательно выдохнется, и пошел в атаку. Малыш Йорг встретил его с такой яростью, что не выдержало железо. У меча рябого треснул стержень, и клинок отлетел от рукояти. Йорг тут же показал хорошую выучку — подцепил своим клинком перекрестье рукояти противника, крутанул меч вниз и в сторону и окончательно обезоружил линкарионца. Впрочем, это уже было излишне. Тому так и так оставалось лишь опуститься на колено и признать свое поражение.