Стройотрядовская тема, конечно, нашла отражение в творчестве, она встречается и в «Работе над ошибками», и в «Гипсовом трубаче». Осталось на память о том лете и шуточное стихотворение, сочиненное для стенгазеты, которую выпускал в отряде комиссар-поэт:

Сразу после стройотряда, по путевке институтского профкома, Юрий отправился в дом отдыха «Репино» на Финском заливе. Осенью Карельский перешеек необычайно красив, что не могло не вдохновить молодого поэта. Впрочем, вдохновляло не только «пестрое природы увяданье». Домой он привез целый цикл стихотворений, который так и назывался «Осень на Карельском перешейке».

Те же юношеские впечатления отразились и в поздних стихах, собранных автором в цикл «Времена жизни» (2010–2015):

Осенью 1974-го в институте начались занятия третьего семестра, а в литературном объединении возобновились семинары. Юрий все глубже врастал в бурную литературную жизнь столицы. Сейчас принято изображать эпоху «застоя» как мрачное время всеобщей пассивности и молчания. Это совсем не так. Творческая жизнь била ключом: в том же Центральном доме литераторов, куда молодым сочинителям всеми правдами и неправдами удавалось проникнуть, в течение вечера можно было побывать на обсуждении новой книги и поэтическом вечере, а в довершение выпить рюмку по соседству с классиками — Ваншенкиным, Лукониным, Боковым, Межировым, Рождественским, Мартыновым… На стене Пестрого зала, где чаще всего происходили возлияния, красовались изречения известных завсегдатаев. Среди других особо выделялось назидание пострадавшего от питейных излишеств Михаила Светлова:

В 1974-м Юрием были написаны стихи, вошедшие с небольшими изменениями в первый поэтический сборник: «Мураново», «Зачем вы пишете стихи?», «Железнодорожное сравнение»… В лучших вещах, в отличие от многих сверстников, он уже приблизился к профессиональному уровню, и сам это ощущал. В том же году случилось знаменательное и давно ожидаемое событие: 29 марта в «Московском комсомольце» вышла подборка стихов молодых поэтов с предисловием мэтра Вадима Сикорского. Сикорского попросили дать в газету стихи участников семинара, и он отобрал стихотворения Игоря Селезнева, Валерия Капралова и Юрия Полякова. У Юры он взял «Февраль», с тем самым «снегом цвета довоенных фото».

«О первая публикация! Она незабываема, как первая женщина! Тогда Москва была усеяна газетными стендами, чего теперь нет и в помине. Возле стендов всегда стояли люди. Странно — ведь газета стоила всего две копейки. Вроде бы купи — и не мучайся. Но нет: стояли и читали. Я шел по Москве, высматривая стенды «Московского комсомольца», и пристраивался рядышком с каким-нибудь углубившимся в газету гражданином в надежде, что он в этот миг упивается именно моими стихами. Но граждане читали в основном про спорт».

Первая публикация стала поводом завести альбом, в который поначалу аккуратно помещались вырезки из газет и журналов, где публиковались Юрины стихи либо упоминалось имя молодого, рано обратившего на себя внимание поэтической общественности поэта.

«…В «МК» работал благоволивший ко мне (да, пожалуй, ко всем молодым литераторам) поэт и журналист Александр Аронов. Я тогда жил в Орехово-Борисове, на окраине Москвы, и мы были с ним соседями. А еще поблизости обитал поэт и переводчик Григорий Кружков. Мы называли себя «Орехово-Борисовской школой». Кружков даже написал такие смешные стихи:

Благодаря этой дружбе — но и политике газеты, привечавшей молодых, стихи Юрия Полякова стали время от времени появляться на полосах «МК». Александр Аронов был не только блестящим поэтом, другом Бродского, но феноменально образованным человеком, автором необычной для того времени философско-иронической лирики. Например, маленькой поэмы «Кьеркегор и Бог». Но широкой публике он в основном известен как автор песни «Если у вас нету тети…» из кинофильма «Ирония судьбы, или С легким паром!». Много лет спустя Поляков с любовью изобразит старшего друга в своем романе.

…………………..

Когда пространство между опускающимся полом и перемычкой этажа сократилось до полуметра, он сунул в щель ногу — лифт дернулся и встал.

— Здорово! — восхитился Дочкин.

— Ну что ты делаешь, ребенок с длинным хером? И так жить не хочется! — взныл светлокожий негр с синяком под глазом.

Веня Шаронов — сказка и легенда «Мымры» — плохо сохранившийся пятидесятилетний мужчина с худыми ногами и большим животом, смахивал на негра: жесткие мелкие кудри, приплюснутый нос и черные глаза, замученные плантаторским рабством. Казалось, природа затевала африканца, но в последний момент передумала, выбелив кожу. Веня заведовал в «Мымре» отделом литературы, сочинял стихи и даже, по слухам, имел отношение к очень большой литературе: его первая жена ушла от него к Бродскому. Вторая жена, безуспешная актриса Лидка Бубенникова, происходила из кубанских казачек, была выше мужа на голову и вдвое шире в плечах — чем и пользовалась. Когда Веня приходил домой пьяным (а пьяным он приходил всегда), она встречала его на пороге и без единого укора била в челюсть. Он падал и засыпал. Впрочем, суровость Лидки объяснима: Веня, обычно сдержанный, даже стеснительный, выпив, превращался в сексуального шалопая и задиру. Мог подкатить к чуждой даме, отрекомендоваться помесью еврея с обезьяной и предложить ей краткий, но незабываемый интим в туалете. Иногда его били, чаще смеялись.