В течение нескольких дней после признания Натана Рэнд развернула быструю кампанию по ликвидации его бизнеса и устранению любых взаимосвязей между ним и объективистским движением. Она послала к Брандену своего адвоката с требованием передать контроль над журналом The Objectivist ей, а дела Института – Барбаре. Но к концу недели она больше не разговаривала и с Барбарой тоже, поскольку та попыталась защитить Натана от ее натиска. Теперь Рэнд настаивала на том, что ИНБ должен быть полностью ликвидирован. В объективистских кругах стремительно распространялась атмосфера паники и кризиса. Натан, крайне смущенный и подавленный, появился перед своим персоналом и сообщил о своей отставке, добавив, что он совершил тяжкие нравственные прегрешения, и Рэнд, с полным на то правом, разорвала их отношения. Слухи разлетались быстро, и вскоре охочие до сплетен нью-йоркцы уже знали всю историю о романе Натана с Рэнд и его последствиях.

В офисах ИНБ это спровоцировало раскол на два лагеря. Некоторые объективисты нашли ситуацию абсурдной и отказались отрекаться от Натана, не получив более подробной информации о его проступках. Другие были готовы поверить Рэнд на слово. Леонард Пейкофф проявил себя в качестве наиболее убежденного ее защитника, риторически спрашивая, «неужели кто-то может верить в то, что автор великой книги «Атлант расправил плечи» способна сделать что-то, в корне неправильное?». Натан быстро очутился в атмосфере изоляции и одиночества, и среди видных объективистов только Барбара оказывала ему поддержку. На протяжении многих лет Натан высокомерно царствовал над Институтом, нацепив на себя ауру превосходства. Теперь же его избегали некоторые из его ближайших друзей и даже родственников. Он и Барбара начали рутинную работу по ликвидации Института Брандена, разделив между собой оставшиеся деньги.

Смертельный удар был нанесен в следующем номере «Объективиста», который был опубликован в октябре, но датирован маем. В письме, озаглавленном «Всем, кого это касается», Рэнд нападала на обоих Бранденов. Ее заявление было бессвязным и расплывчатым – оно обвиняло Натана в финансовых махинациях, злоупотреблении служебным положением (в чем конкретно оно заключалось, Рэнд не расшифровывала) и неспособности жить по объективистским принципам. Основная идея послания была, впрочем, ясной и четкой: «Я навсегда разрываю все личные, профессиональные и деловые связи с Натаниэлем и Барбарой Бранденами. Я отрекаюсь от них обоих, полностью и навсегда, как от людей, недостойных представлять меня или объективизм». Письмо подписали также Леонард Пейкофф, Алан Гринспен и Аллан Блюменталь.

Его имя было смешано с грязью там, где прежде он был обожаемым лидером – и Натан попытался отбиться в письме, озаглавленном «Отвечая Айн Рэнд», которое было разослано подписчикам «Объективиста» и снабжено постскриптумом от Барбары. Письмо Натана опровергало обвинения Рэнд пункт за пунктом, подробно описывало его преданность идеям объективизма, а также содержало цитаты из более ранних высказываний Рэнд, в которых она хвалила обоих Бранденов. В последнем абзаце, что самое главное, раскрывалась истинная причина их разрыва: «Я пытался дать ей понять, что для меня разница в возрасте в двадцать пять лет является непреодолимым барьером на пути к построению романтических отношений». Даже теперь, когда его карьера объективистского лидера была разрушена, а связи с Рэнд полностью разорваны, Натан продолжал скрываться за недомолвками, лишь намекая на то, что в ситуации имела определенную роль сексуальная ревность, но не признавая в полном объеме тех отношений, которые в реальности существовали между ним и Рэнд. Подтекст его письма, дополненного заявлением Барбары, сообщал адресатам, что на самом деле это Рэнд, а не Натаниэль, поступила неприемлемо.

Скандал серьезно отразился на ее репутации. В тот момент, когда это произошло, Джордж Уолш, бывший в ту пору профессором колледжа Хобарт, занимался созданием группы поддержки Айн Рэнд внутри Американской философской ассоциации. «Все люди, которых я собрал, чтобы собрать дискуссионную группу, не стали, в конечном итоге, участвовать в проекте, – вспоминал он позднее. – Они попросту испарились. Они не отвечали на мои дальнейшие письма и звонки, или говорили, что это для них слишком сложно, или что это оказалось не тем, чего они ожидали. В ход шли также разнообразные личные причины, но общим было одно – никто не хотел и на пушечный выстрел приближаться к теме Айн Рэнд и объективизма». Для критиков Рэнд драматический крах ИНБ стал подтверждением того, что они утверждали на протяжении многих дет: ее философия является фундаментально непрочной и нравственно испорченной. Ее давние противники, как в левом крыле, так и в правом, были в восторге. На страницах National Review Уильям Ф. Бакли радостно вопил: «Запомните – это были люди, которые учили остальной мир, как достичь нирваны. Они утверждали, что для этого достаточно быть такими, как они».

Главной целью, которую ставила перед собой Рэнд после этой катастрофы, было доделать остававшиеся до конца года выпуски «Объективиста», на что у нее было теперь около пяти месяцев. Ее главной заботой были Натан и его предательство. В долгих философских дискуссиях с остатками «Коллектива» – Блюменталями, Кальберманами и Леонардом Пейкоффом – Рэнд пыталась выявить корень испорченности Натана, найти то семя зла, что превратило его из верного друга в заклятого врага. Рэнд сделала все, что могла, чтобы стереть прошлое – удалила его имя из будущих изданий «Атланта», а также отреклась от него в послесловиях к своим публицистическим сборникам. Она саботировала его контракт на книгу с New American Library, отказавшись передавать авторские права на объективистские статьи, которые он намеревался использовать, и, после того, как Бранден не предоставил произведение к означенному сроку, убедила компанию разорвать договор. Целью ее письма в «Объективисте» было окончательно разрушить его репутацию и не позволить ему наживаться на ее имени.

Но было поздно. Натан был уже вне пределов ее досягаемости, перебравшись в Лос-Анджелес вместе с Патрицией, на которой он вскоре женился. Калифорнийских объективистов мало интересовал кризис, разразившийся в Нью-Йорке, и вскоре у Брандена уже была новая процветающая психотерапевтическая практика. Рэнд сама вознесла Натана до невиданных высот среди своих читателей – и низвергнуть его оттуда было теперь невозможно даже для нее. Все, кроме наиболее ортодоксальных объективистов, остались заинтересованными в его деятельности. В 1969 он нашел нового издателя для своей книги «Психология самоуважения», которая помогла ему построить новую карьеру – в качестве лидера движения самооценки. Ранние труды Натана оставались в большой степени зависимыми от философии Рэнд – несмотря на то, что на заднике обложки он был изображен возвышающимся над обезглавленной статуей крылатой богини. Впоследствии, хоть он и продолжал извлекать выгоду из своей прежней принадлежности к кругу Рэнд, Бранден отверг многие из ее идей. Его Биоцентрический Институт занимался исследованиями взаимосвязей между сознанием и телом, сексуальностью и интеллектом – чего ни он, ни Рэнд никогда не делали прежде. Барбара тоже находилась в Калифорнии, но оставалась в стороне от Натана и его дел. Ей не хотелось воссоздавать мир, из которого они только что сбежали.

Фрэнк, который был свидетелем катастрофического окончания ее внебрачной связи, вновь стал основным источником комфорта для Рэнд. Когда ее отношения с Натаном прервались, она стала другими глазами смотреть на своего мужа. В мае 1968 она написала к двадцать пятому, юбилейному изданию «Источника» специальное предисловие, в котором воздавала ему хвалу. «Фрэнк был моим топливом», – писала она, описывая его поддержку в чернейшие дни ее писательской карьеры. Ее новое открытие прекрасных сторон характера Фрэнка совпало с тем временем, когда его собственное чувство связи с реальностью начало угасать. Когда после разрыва жизнь постепенно вновь вошла в привычное русло, стало очевидно, что Фрэнк сильно постарел. К началу 70-х он был домоседом, не мог больше посещать галереи или принимать участие в творческих лабораториях. При всей своей твердой вере в свободную волю и силу рациональности, Рэнд испытывала трудности с тем, чтобы понять происходящее с Фрэнком. В отчаянии она пыталась помочь ему прорваться сквозь сумятицу, в которую превращалось его существование, путем продолжительных рациональных рассуждений. Когда он не мог больше общаться, она спросила у его врача, можно ли снова научить Фрэнка говорить, применив какие-либо психологические приемы. Его очевидная нужда в уходе пробудила в Рэнд материнский инстинкт, она стала суетиться и волноваться над каждым его движением. После почти пятидесяти лет совместной жизни Рэнд все еще любила своего мужа – или физическую оболочку, которая от него осталась.