— Полегче.

— Тогда собирайтесь, вам пора.

— Но…

— Собирайтесь, — непреклонно повторил агент. — Началось.

— Что началось? — насторожился Томазо.

— Австриец вошел в Рим.

Томазо обмер. Он этого ждал уже давно. И все равно было жутковато.

— А Папа? — осторожно поинтересовался он.

Агент цокнул языком.

— Папа в плену и уже готовится подписывать бумаги.

Томазо насторожился.

— И что это за бумаги?

— Например, о запрете работорговли для всей католической Церкви.

— Рогса Madonna![36]— охнул Томазо. — У нас же половина казны на этом держится!

Агент лишь развел руками, а Томазо сосредоточился.

Подобный документ резко изменял политику престола Петра в Новом Свете. А он все еще был здесь, в Арагоне. Следовало немедленно выезжать в Парагвай, найти брата Херонимо, объясниться и тут же убрать двойника. И тогда может обойтись. Он быстро собрал вещи, с помощью монахов добрался до кареты, и уже там, внутри, агент обрисовал картину целиком.

Все упиралось в деньги. Северная Европа никогда не имела столь же развитой работорговли, как Южная, а потому обычно проигрывала. Теперь, опираясь на военные успехи Австрийца и ссылаясь на Новый Завет, они хотели запретить работорговлю и обрушить экономики главных конкурентов — Италии, Португалии и совместного королевства Арагон и Кастилия.

— А что султан Османский? — спросил Томазо. — Он ведь тоже заинтересован в работорговле…

Он совершенно точно знал, что султан отозвался на призыв Папы о помощи и намеревался войти на обещанные ему Балканы.

— Султан уже движется к Вене, — кивнул агент. — Если сумеет занять, будет новый торг. Но в дела Нового Света султан вмешиваться не станет.

Томазо чертыхнулся.

До сего дня на черных рабах держалась и сахарная промышленность Ордена, и кофейные плантации, и золотодобыча. Ясно, что проверить, что там происходит внутри континента, никто не сумеет еще много лет, но если Папа сдастся, подвоз свежих рабов прекратится сразу.

— И одомашнивание индейцев станет единственным способом удержать доходы Ордена, — задумчиво проговорил Томазо.

Агент лишь пожал плечами. Это была уже не его компетенция.

К тому времени, когда Австриец вошел в Рим, Гаспар уже осмотрел библиотеку Ватикана и признал: она великолепна. Здесь были собраны библиотеки семьи Оттобони и герцогов Урбино, собрание Каппониани и коллекция королевы Кристины, Гейдельбергская библиотека и все варианты Писаний. Что нельзя было взять силой, Папы скупали, а что нельзя было купить, тайно вывозили агенты Ордена. Гаспар сам участвовал в одной из таких операций в православной части Эфиопии и остался жив только чудом. Однако центральный для нового календаря вопрос — когда родился Иисус — так и не был решен.

Поначалу Гаспар думал опереться на родословия королей, однако быстро убедился, что и это нереально. Во-первых, каждый пришедший к власти правитель первым делом фабриковал себе достойное генеалогическое древо — лет на триста назад, а во-вторых, у каждого из них было до десятка имен, и в Неаполе он мог короноваться Фердинандом, в Кастилии — Филиппом, в Наварре — Генрихом, а в Арагоне — Карлом.

— Здесь нужен Александр Македонский, — сокрушенно признал Гаспар при очередной встрече с отцом Клодом. — Руками не распутаешь, надо рубить.

— Для этого я тебя и пригласил, — отрезал ведущий историк Церкви. — И очень надеюсь, что не ошибся.

Гаспар вздохнул и подал носильщикам знак «на выход». Пока ни он, ни те восемь человек, что отец Клод нанял вместе с ним, поставленную задачу не выполнили. А потому жареным пахло все сильнее.

Мамелюки действовали слаженно и точно. Едва колонна черных рабов вышла на мост, опоры подломились, и мост мягко осел. И вызволить из этой ловушки скованных одной цепью рабов можно было только слаженными действиями конвоя. Но никакой слаженности, да и самого конвоя в считанные секунды не стало — так быстро и методично расстреляли его товарищи Мусы. А когда оставшиеся монахи попытались прорваться, сзади и спереди колонны начали падать деревья.

— А-ла-ла-ла-ла! — заулюлюкали мамелюки, и монахи брызнули врассыпную, в джунгли, а рабы разом, как по команде, сели.

Именно так их — с кровью — приучали поступать охотники за рабами.

— Ну вот и все! — рассмеялся Муса. — Завтра уже с деньгами будем. Покупателей — хоть отбавляй! Я же говорил, здесь нормальная жизнь!

Амир машинально кивнул и увидел, что на него смотрят сотни глаз.

— Ам-мир… Ам-мир… — белозубо заулыбались дикари.

За два месяца пути он запомнил каждого из них, и каждый запомнил его — единственного, кто спускался в трюм без плети. И они были уверены, что теперь все будет хорошо.

Бруно и Херонимо сделали остановку на первой же сахарной плантации — уже к утру. Солнце едва поднялось над лесом, а рабы — большей частью индейцы — уже рубили тростник и тут же складывали его в огромные, истекающие сладким соком кипы.

— Перекусим, и дальше, — сразу предупредил Херонимо. — Здесь нам лучше не задерживаться.

До смерти уставший Бруно покорно кивнул и тронулся в сторону дымящейся кухни. Не глядя принял тарелку с кашей и куском свинины, вздохнул и огляделся в поисках тени. И оторопел. Под примыкающим к кухне навесом, меж столбов, болталось на ветру что-то на удивление знакомое. Он двинулся вперед…

— Не ходи туда! — закричал Херонимо.

Но было уже поздно.

— Бог мой…

В тени навеса болтались три человеческих ноги.

— Давайте договоримся, Томазо, от меня ни на шаг! — ухватил его за плечо Херонимо.

— Что это?

— Корм, — тихо и мрачно отозвался монах. — Собачий корм. Пошли отсюда.

Бруно развернулся и двинулся вслед за монахом. Он и не представлял, что здесь все так плохо. Ибо если столь необходимые каждому механизму шестеренки «съедает», а затем их вот так, запросто пускают в переплавку, толковых мастеров здесь вообще нет.

— Это наше? — тихо спросил он.

— Слава богу, нет, — покачал головой монах, — эта плантация у нас на паях с португальцами. Но и у нас ненамного лучше. Собака должна ненавидеть раба, хотеть его… понимаешь? Ну, и на рабов действует…

Бруно покачал головой. Вместо того чтобы удерживать шестерни в пазах общественным положением, они использовали собак. Грубо, примитивно и расточительно.

— Немудрено, что индейцы так мало живут…

Брат Херонимо улыбнулся, взял его под локоть и повел прочь.