Господин командор бы тоже отпустил ее — но ведь его нет дома!

— А как бросишь вверенное тебе им добро? Ведь добрый-то он добрый, но ведь не спустит, если в отсутствие домочадцев чего приключится.

— Ну, что? — подобострастно прошипел сзади Горар.

Эллис-Йорула поморщилась — этот выходец из фарко и на тридцатом году рабства сохранял свойственное этому дикому болотному племени почтение к женщине.

— Да погоди ты, — отмахнулась она.

Потом, сосредоточившись, мысленно стала спрашивать…

Она, как уже говорилось, привезена была в Дальние Земли несмышленым ребенком и все, что знала, выучила у женщин в рабских бараках на Кадэне — а они сами знали мало. Но кое-что знала.

У темнокожих есть боги на любой вкус — надо лишь знать, кого и о чем спрашивать.

Только глупые белые люди думают, что богов своих айланцы привезли с собой из-за моря — поэтому до сих пор рабов старательно обыскивают при сходе на берег. И верно — бога или демона можно и впрямь привезти вместе с идолом и фетишем.

Но самым сильным — что из новых богов, что из старых, что даже из древних — все равно где явиться, лишь бы их призвали.

И Бог Забытых Дорог, один из тех что пришли из глубины — как нашептывала старая, умирающая Тарба носившей ей еду девчонке, — именно из таковых.

И сейчас бормоча слова, она мысленно спрашивала этого запретного и полузабытого, давно переселившегося в Нижний Мир изгнанника.

«Помни, малышка, — твердила Тарба, — этого по пустякам тревожить нельзя. Он ведь не из небесных богов, да и не из земных. Эти из глубины… из самой глубины к нам пришли. Спросишь — ответит, но и если дело мелкое — взыщет. И помни: не поможет — он уже старый, но сказать — скажет верно». И Йорулла накрепко запомнила слова старой шаманки одного из древних горных племен, которых называли чернокожими даже сами чернокожие, племен, живших тут издревле, для которых жизнь была всегда лишь изнанкой смерти.

— Дура, убирайся быстрее отсюда! — рявкнул в ушах капитанский голос. В ужасе Йорулла обернулась — и встретила лишь недоумевающий взгляд любовника-лакея.

И она все поняла. Коротко помолившись Великому Творцу Восседающему в Небе и его младшим братьям и сестрам — Домбалле, Монгале, Эрзулу и прочим, она схватила одной рукой за ладошку Анго, другой прижала к груди корзинку, где посапывала крошечная Джельда и, зыркнув на замешкавшегося лакея, покинула дом, не забыв запереть двери и ворота.

Путь ее лежал в Айланс-Лоу. А под ветхим ситцевым платьем было все имевшееся в доме золото и несколько драгоценных вещиц. Хозяин доверял своей ключнице — в конце концов, он не раз оставлял на нее дом, уходя в море. И верная домоправительница не могла обмануть доверие благодетеля и господина.

Домналл вышел на непривычно пустую Торговую площадь, на которую выходили рабский и лесной рынки.

Прямо перед ним оказалась «Стена Слов» — портик под черепичной кровлей и тонкая в один кирпич беленая стена — такие сооружения, воздвигавшиеся еще в имперские времена, служили для объявлений.

Взор его привычно пробежал строки — кривоватые, с претензией на каллиграфию, но при этом не слишком грамотные, вперемешку на хойделльском — верхнем и нижнем — и на лингва марис.

«Завидение Понса Торни приглашает достопочтенных Госпот — самая лучшая Выпивка и самые свежие Девачки».

«Бежал от старшего приказчика торгового дома Эрдвин и Макспер Джезии Хармета раб Дикон Барьи, из арбоннцев, тридцати лет от роду, ростом шесть футов, волосы черные, смотрит исподлобья, силен, может искать работу конюха. Кто поймает упомянутого и поможет вернуть его господину, получит награду в пятьдесят скеатов, которую заплатит означенный выше Хармет».

«Продам недорого — партия золотистого кадэнского рома с сахарных заведений маркиза дю Контье, две тысячи галлонов».

«Продается мулатка шестнадцати лет, хорошо знает наш язык, приятная на вид и сообразительная, умеет делать все. (Последние слова были написаны крупными буквами.) Обращаться в лавку на Фаггот-роуд в меблированные комнаты мастера Кроу».

«Айланец-раб сбежал с плантации, на лице шрам, тело в татуировках, при побеге на нем был медный ошейник. Вернувшему обещается десять крон в качестве вознаграждения».

Домналл вспомнил брошенное мельком кем-то городских дам сожаление — что у них до сих пор нет ни единой газеты, в то время как в Кадисте их выходит три. Тогда он не нашел что ответить — а сейчас сказал бы, что для объявлений о розыске беглых рабов и рекламы веселых домов хватит и имеющейся у них в Стормтоне «Стены Слов».

Вот осталось пройти с полсотни шагов, и он выйдет к собору, где, наверное, на первых почетных скамьях уже сидят адмирал и Бригитт…

Сильный толчок сбил его с ног наземь. С треском завалилась стена какого-то из домов, завизжала служанка…

Бешено залаяли все собаки Стормтона — от здоровенных боевых псов, охраняющих рабские загоны мэтра Ардживетти, до крошечной болонки на руках у леди Тоу — жены командира галеона «Канут I».

Истошно блеяли козы, все свиньи верещали так, словно к каждой уже подступил мясник с остро отточенным ножом, мычали… нет — ревели коровы, заполошно вопили петухи.

Площадь перед собором враз окуталась пылью, ржание и храп заглушили на миг все прочие звуки — заметались лошади, обрывая постромки и топча пытавшихся удержать их грумов.

Успевшие занять места в соборе люди в ужасе вскочили, заметавшись. Плиты фундамента заходили под ногами. Пыль клубилась в разноцветных — сквозь витражи — солнечных лучах. Загрохотали колокола собора, громко и вразнобой. То ли звонари обезумели от ужаса, то ли это сама подземная стихия раскачивала их. Пол уходил из-под ног, расползались глыбы фундамента…

Стены зашатались, заходили ходуном, сверху посыпалась разноцветная штукатурка фресок и превращенная в крошево лепнина; сминаясь, вспучился медный переплет генуситийского витража, для доставки которого не пожалели потратить деньги на фрахт от самой Амальфии. Разноцветным водопадом рухнули его останки на головы прихожан.

Опомнившаяся толпа ринулась к выходу — спотыкаясь, давясь, толкаясь. Новый удар стихии, и рухнула, покатилась по каменным плитам статуя Анахитты.

Кричали придавленные и зажатые скамейками. Вопили дети, затаптываемые обезумевшим людским стадом.

Капитан-командор только успел подняться, сбитый подземным толчком, как земля вновь ушла из-под ног. За спиной Домналла что-то с грохотом рушилось; мир был полон истошными воплями, собачьим лаем, визгливым ржанием коней. И, перекрывая все, гудели колокола. Надрывались, звали на помощь.

Со звуком, похожим на подземный гром, провалилась земля; капитан, оказавшийся на четвереньках, успел выдернуть ногу из-под опрокидывающейся пальмы. Вокруг истошно орали и пытались подняться упавшие. Клубилась пыль, в пыли чихали и кашляли.

Стены собора, только что кренившиеся внутрь, распахнулись, и дальняя, восточная, рухнула, распадаясь. В грохоте сотряслась земля. Грянул многоголосый вопль.